Я подошел к лееру правого борта, ловя ртом воздух. Солнце погружалось в море, но я его почти не замечал. Ингрид была права: тогда, во время последней нашей встречи, я действительно не понимал и половины происходящего. Но теперь был уверен, что наконец все понял.
Весь мой опыт и интуиция подсказывали: в тот момент, когда счастливые новобрачные покидали Берлин, жизнь Камерон была, по существу, закончена. Хотя я и не мог этого доказать, но был твердо убежден: хитроумный план Ингрид, разработанный в вихре катастрофы одиннадцатого сентября, имел тайное дополнение, о котором Камерон ничего не знала. Ингрид собиралась заполучить наследство Доджа в единоличное пользование.
«А любила ли Ингрид на самом деле свою подругу?» – спрашивал я себя как истинный дознаватель. Впрочем, я уже знал ответ: после того как вероломная Камерон предала и бросила свою возлюбленную, та от души ее возненавидела.
Конечно, Ингрид не составило труда скрыть истинные чувства: будучи хорошей актрисой, она доиграла свою роль до конца. После того как был заключен брак, Ингрид знала, что ей даже не нужно просить Камерон составить завещание: ведь если та умрет, не написав его, она и так все унаследует в качестве законной супруги.
Все остальное было достаточно просто: вечеринка, длящаяся ночь напролет; прогулка по палубе; прощальный поцелуй на корме при свете луны; а затем изящная ручка Ингрид толкает Камерон, и та падает через леер в воду, в то время как круизная яхта набирает ход.
Стемнело. Я виновато опустил голову, разозлившись на себя за то, что не предвидел такого поворота событий. Слова, вырвавшиеся тогда в запале у Ингрид, не послужили мне предупреждением. Я пошел вниз, в каюту, чтобы посмотреть, когда вышла газета с заинтересовавшей меня статьей.
Это было несколько месяцев назад, с тех пор прошло слишком много времени. Яхта, наверное, уже продана, а деньги переведены в какой-нибудь банк типа «Ришлу», так что найти концы невозможно.
Я не сомневался, что такая пройдоха, как Ингрид Коль, – настоящего имени этой женщины я так и не узнал – в очередной раз сменила обличье, и теперь впереди у нее новая жизнь. Я знал, что преступница успела без следа раствориться в этом огромном мире, защищенная своей безграничной ловкостью и незаурядным умом.
Она была самой способной и удачливой преступницей из всех, кого я встречал, и все же… У меня осталось странное ощущение, что рано или поздно… где-нибудь… на каком-нибудь далеком берегу… на улице чужеземного города… скажем, Таллина или Риги… Дубровника или Кракова… я однажды вновь увижу в толпе ее лицо…
Глава 52
Наступила ночь, но я долго еще сидел на палубе, думая о двух женщинах и событиях, которые свели нас вместе.
Я – тайный агент, и темнота всегда была моим другом, но после посещения «Театра смерти» я стал бояться ее настолько, что казалось, не избавлюсь от этого страха до конца жизни. Я встал, чтобы включить ходовые огни и сверить курс, но внезапно остановился посреди палубы.
Мне показалось, что курс уже выбран. Я глядел на волны, расположение звезд и луны, вслушивался в кричащую тишину.
Я уже бывал здесь раньше.
Это случилось, когда я узрел будущее, выглянув из окна Овального кабинета. Тогда у меня возникло видение: будто бы я плыву один на старой яхте с залатанными и выцветшими парусами. Ветер гонит меня во тьму, и яхта становится все меньше и меньше на фоне безбрежного моря.
И вот пришла эта ночь, и наступил тот миг: я жду в одиночестве, затаив дыхание, когда морская волна накатит на судно. «Странник» накренился, вода пенилась у его носа. Стихнувший на короткое время ветер вновь усиливался. Скорость судна увеличилась, и я подошел к лееру, чтобы привести в действие лебедку. Паруса натянулись, ветер пел свою песню, и, хотя посреди темноты океана не было ни души, я уже не ощущал одиночества.
У другой лебедки стоял Билл Мердок, его широкие плечи опускались и вновь поднимались. Он рассмеялся и крикнул, чтобы я не отклонялся от курса, несмотря на сильный ветер.
На нос с трудом пробралась женщина, чтобы отрегулировать ходовые огни. Поскольку моя мать умерла, когда я был совсем маленьким, я плохо ее помнил, и это всегда являлось для меня источником тайной боли: с каждым годом черты родного лица все больше блекли в моем сознании. А сегодня, при свете сигнальных ламп, я ясно видел маму в мельчайших подробностях.
Сзади раздались голоса. Кто-то говорил по-польски. Женщина с той памятной фотографии, несчастная, которая, прижимая к себе детей, вела их в газовую камеру, была теперь на борту судна вместе со мной. Она сидела в каюте, постаревшая, но счастливая, а вокруг толпились ее взрослые дети и внуки.
Конечно, все на земле умирает, и это было видением смерти, но не моей, а какой-то другой. Я прощался со всеми призраками былого. Как сказал мне много лет назад буддийский монах на дороге, ведущей в Кхун-Юам: «Если хочешь обрести свободу, расстанься со всем, что тебе дорого».
Под куполом этого неба, плывя в темном, как вино, море, я понял, что рожден для мира спецслужб: стать тайным агентом мне было предназначено самой судьбой. Это не было моим выбором, я никогда по-настоящему не хотел подобной участи, но случилось именно так. То, что представлялось мне тяжелым бременем, когда я отправлялся в путь, оказалось даром свыше.
И я знал, что вернусь в Нью-Йорк, может быть, не в этом году, а в следующем. Однажды, в назначенный час, я подойду к зданию на Кэнэл-стрит, нажму на звонок и поднимусь по ступенькам в «Старую Японию».
Дверь квартиры откроется, и я увижу стол, накрытый на троих, потому что человек, живущий здесь, всегда держит свое слово.
Рэйчел бросит на нас взгляд из-за стола, а Бэттлбо рассмеется и протянет мне свою огромную ручищу. Мгновение мы будем глядеть друг на друга, а потом он спросит, зачем я пришел.
Я улыбнусь и ничего не скажу, но в душе буду знать ответ: я точно помню, что написано в Евангелии от Марка, глава шестнадцать, стих шесть.
Это часть эпической истории о воскресении из мертвых, о возвращении к жизни.
Там сказано: «Он воскрес».
Выражение признательности
Кажется, Джон Ирвинг, обладатель Национальной книжной премии за роман и «Оскара» – за сценарий, сказал, что писать историю для фильма – все равно что плавать в ванне, а сочинять роман – то же, что плыть в океане.
Я прочел эти слова задолго до того, как начал писать «Пилигрима», и тогда не мог даже представить себе, насколько велик этот океан и как много усилий необходимо, чтобы его пересечь. Я никогда не сумел бы этого сделать без тех, кто плыл на кораблях поддержки: эти люди всячески подбадривали меня, время от времени крича: «Акула!», когда им казалось, что я пал духом. Было бы крайне неучтиво с моей стороны не выразить им свою самую искреннюю признательность.
Первым среди них я назову Дуга Митчелла, выдающегося кинопродюсера и моего замечательного друга на протяжении стольких лет, что я даже не могу вспомнить, когда состоялось наше знакомство. Дуг не только давал мудрые советы, но всегда верил в меня и поддерживал, когда я в этом крайне нуждался. Я также благодарен Джорджу Миллеру, кинорежиссеру и обладателю премии «Оскар», который однажды пришел в офис, где я работал, и спросил, не хочу ли я написать совместно с ним сценарий. С этого началось овладение искусством придумывать истории – мое путешествие, которое до сих пор не закончилось и, наверное, будет продолжаться, пока, как говорится в «Воине дороги» («Безумном Максе -2»), «моя жизнь не увянет, а зрение не притупится».
