Ну что ж, меня вполне все устраивало: и биография Гарретта, и то, что он погиб.
«Кому, в самом деле, – рассуждал я, – придет в голову разыскивать мертвеца?»
Но, представьте, такие люди нашлись.
Когда книга наконец-то была опубликована и похоронная баржа почти скрылась из виду, я впервые за всю свою взрослую жизнь стал вести открытое существование, без тайн и секретов. Смотрел во все глаза на смеющихся женщин, прогуливающихся, изящно покачивая бедрами, по широким парижским бульварам, а когда весна сменилась летом, мне стало казаться, что в моей жизни возможны любые перемены.
Знаете, в чем главный минус шпионского ремесла? Оно тебя не отпускает, даже если ты вышел в отставку. Тогда мне не хотелось этого признавать, но в кильватере моей прошлой жизни плавало слишком много обломков кораблекрушения: люди, которым ты причинил боль, никогда не забывают об этом. А где-то в глубине сознания прочно засела мысль, которую мне вдолбили, когда я был совсем молод и шпионская карьера еще только начиналась: в этой профессии нельзя учиться на своих ошибках, достаточно сделать всего одну – и ты покойник. Единственное, что может тебя спасти, – интуиция и высочайший профессионализм. Заруби себе это на носу, выжги это правило клеймом в своей душе.
Должно быть, я внимательно слушал преподавателей, да и с момента моей отставки прошло всего девять месяцев, – так или иначе, я быстро засек подозрительное такси с пассажиром, которое кружило вокруг квартала, где я жил. В Париже подобное не бывает случайным: при здешней хаотичности уличного движения автомобиль может снова появиться в том же месте лишь через много часов.
Это было в пятницу вечером, в час пик. Я сидел в кафе на пляс де ля Мадлен, ожидая своего нового знакомого, пожилого врача. Он был гурман, а ночи, проведенные в обществе юных русских подружек, обычно обходились ему еще дороже, чем обеды, которыми он их кормил, поэтому бедняге вечно не хватало денег. На мой взгляд, благородная бедность – огромный плюс, когда речь идет о враче. Когда такой доктор ставит диагноз или выписывает рецепт, он готов выслушать предложения самого пациента, если вы правильно понимаете ход моей мысли.
В первый раз я не заметил белое такси, во всяком случае, это как-то не отложилось в моем сознании, хотя в силу профессиональной привычки я постоянно наблюдал за транспортным потоком. И когда эта машина появилась во второй раз, я уже знал, что она была здесь раньше. В сердце сильно кольнуло, но я не подал виду, сумев совладать с собой. Только краешком глаза следил за такси, досадуя про себя из-за того, что свет фар и движущийся транспорт не позволяли разглядеть, кто сидит на заднем сиденье. Впрочем, не так это было и важно, просто интересно, что за люди явились убить меня.
Поток машин унес такси прочь. Я знал, что времени у меня мало: при первом появлении киллеры фиксируют твое местонахождение, во второй раз – рассчитывают угол обстрела, а в третий – ведут огонь на поражение. Бросив на столик десять евро, я быстро вышел на тротуар.
Я слышал, что доктор окликнул меня, но мне сейчас было не до объяснений. Я резко свернул налево, в «Эдьяр», самый лучший парижский гастроном, и быстро прошел мимо пирамид фруктов, выглядевших как на картинке, в винный отдел, где было очень много народу.
События разворачивались стремительно, как всегда и бывает в подобных ситуациях, и, хотя у меня отсутствовали какие-либо доказательства, инстинкт подсказывал, что за этим стоят греки. У старика Николаидиса, что и говорить, был повод для мести: он потерял любимого сына, я уж не говорю о том, какой сильнейший удар мы нанесли его самолюбию. Да, прошло время, но наверняка жажда наказать обидчиков только усиливалась с каждым Рождеством и днем рождения, проведенными без Кристоса. К тому же старик водил дружбу с албанцами, а всем известно, что лучших профессиональных убийц в Европе не найти.
Из винного отдела «Эдьяра» дверь вела на боковую улочку. Я не мешкая вышел через нее и повернул налево. То была улица с односторонним движением, и я быстрым шагом двинулся навстречу потоку машин – единственная правильная стратегия при сложившихся обстоятельствах. По крайней мере, ты увидишь приближающегося стрелка.
Следя за дорогой перед собой, я вдруг осознал, что действую согласно продуманному плану. Куда бы я ни шел, благодаря какому-то внутреннему импульсу всякий раз выбирал оптимальный маршрут. В моем подсознании словно бы запустилась скрытая программа бегства. Больше всего я жалел, что в тот день не взял с собой пистолет. Я ведь думал, что выхожу ненадолго: выпью чашку кофе, побеседую с доктором и приеду обратно на такси. Пистолет остался в сейфе, в квартире. Теперь беспечность дорого мне обойдется: если даже я сейчас увижу киллеров, то мало что смогу сделать. Придется вернуться домой, открыть свой дурацкий сейф и вооружиться.
Повернув направо, я быстро прошел еще один квартал, свернул налево и вышел на улицу Фобур-Сент-Оноре, как раз там, где хотел: возле дороги, ведущей от Елисейского дворца. Кто бы ни сидел в такси, грек или албанец, он наверняка знал, что это едва ли не самая безопасная улица в Париже, находящаяся под постоянным наблюдением антитеррористических служб. Только теперь я почувствовал себя достаточно спокойно, чтобы взять такси.
Добравшись до своего дома, я попросил шофера остановиться напротив черного хода. Быстро выскочив из такси и пригнувшись, я смогу открыть замок и проникнуть в здание так, что никто меня не увидит. Водитель-араб, наверное, решил, что я сумасшедший. Впрочем, если в его религии считается разумным забивать камнями до смерти женщину за супружескую измену, то мы квиты.
Захлопнув за собой входную дверь, я пробежал по подземному паркингу. Здание из белого камня, построенное в 1840-х годах графом дю Криссье, когда-то было величественным особняком, но со временем сильно обветшало. В прошлом году его отреставрировали и превратили в доходный дом. Я снял там одну из квартир на первом этаже. Хоть она и была совсем маленькой, отставной спецагент вряд ли мог позволить себе такое элитное жилье. Однако мое материальное положение изменилось: три года назад, когда я находился в непродолжительной командировке в Италии, умер мой приемный отец, Билл Мердок.
На похороны меня не пригласили, и это было обидно. Грейс лишь прислала коротенькое письмо, в котором сообщала, что Билл скоропостижно скончался и его уже погребли. Приемная мать ревновала меня к мужу до самой его смерти. Через несколько месяцев я получил от адвоката письмо, из которого узнал, что группа компаний, принадлежавшая Биллу и управляемая офшорным доверительным фондом, перешла к Грейс. Это не стало для меня неожиданностью: они были женаты сорок лет. В письме также говорилось, что по завещанию никаких денег для меня предусмотрено не было, но Грейс все же решила выделить мне долю наследства, обеспечивающую годовой доход в восемьдесят тысяч долларов до конца жизни. И хотя об этом не было сказано прямо, тон письма недвусмысленно свидетельствовал: отныне приемная мать считала себя свободной от каких-либо обязательств по отношению ко мне.
Два года спустя, почти день в день, умерла сама Грейс. Я счел, что ее поведение дает мне право не ехать на пышные семейные похороны, включавшие отпевание в старой епископальной церкви Гринвича.
