Восток, разработав многочисленные практики медитации, ушел в этом смысле далеко вперед по отношению к узколобо-прагматичному Западу. Поэтому многие европейцы в поисках мудрости обращаются к Востоку. Старый мудрец – это человек, снова ставший ребенком, но уже на новом уровне. Ему очевидна иллюзорность мира, поэтому сам он живет в единстве. Он достиг середины мандалы и покинул полярность, хотя физически еще и пребывает в ней.
Если попытка стать старым и мудрым удается лишь частично, если цель утрачена преждевременно, возникает карикатура – придурковатый старик, «рассеянный профессор», который, накопив массу знаний, не стал от этого мудрым, а, напротив, потерял способность адекватного восприятия мира. Другой вариант – вечно недовольный старик, застрявший в собственных проекциях. Он не замечает собственных ухищрений и цепляется за все материальное, не отдавая себе в этом отчета.
В распространенных и типичных симптомах «рассеянного профессора» ясно просматривается основная задача. Когда-то давно он был близорук, но вот уже добрый десяток лет страдает дальнозоркостью. Поэтому он должен научиться видеть все и вблизи, и вдали, найти цельность и в себе, и во внешнем мире.
Еще один аспект проработанного архетипа – это старый дурак, который нашел свободу в самом себе и не должен больше ничего доказывать. В историях дзен много раз описан момент просветления, когда человек, выполняющий упражнения, получает освобождение от полярности мира и становится Мастером. Нередко в такие моменты он содрогается от хохота, глядя назад и понимая, как все на самом деле просто и каким смешным он выставил сам себя.
В средние века существовали придворные шуты, которым, как дуракам, позволялось говорить все, что придет в голову. Выбрав забавную форму, шут мог сказать правду прямо в лицо господину. У индейцев существовали хейоки – что-то вроде юродивых – которым был открыт доступ на совет старейшин. Как правило, они занимали самые невообразимые и дерзкие позиции. Их правом (и обязанностью!) было говорить наперекор всем, отстаивая свое мнение самыми «сумасшедшими» аргументами. Шуты и хейоки в каждой ситуации видели глубокие истины и постоянно игнорировали бытовые позиции и преимущества.
Безусловно, только умные и бодрые пожилые люди умеют отстаивать свои позиции с достаточной глубиной, облекая их в форму шутки. И в наше время такая фигура дороже золота. Такого человека можно представить политиком, независимым от интриг и денежных склок. Он мог бы иметь возможность облекать в шутку самые неприятные для собеседника мысли, нарушать все табу и смеяться над собой и над миром. Тогда и политика могла бы стать интересной и доставлять удовольствие. Свежую струю такой человек мог бы внести и в экономику: в то время как все остальные подсчитывали бы дивиденды, он мог бы размышлять о перспективах развития на следующее тысячелетие, расшатывая своими шутками существовавшие десятилетиями устои. Может быть, это помогло бы снова привести в порядок дела какого-нибудь крупного концерна. В то время как старые властолюбцы, представляющие собой в нашем обществе достаточно распространенный архетип, борются за место под солнцем, он, попивая какао, составил бы годовой отчет и заставил привлечь на ответственные посты молодежь. И все это с юмором и шутками.
Если развитие останавливается и из человека не получается полноценный шут, он может превратиться в чудаковатого старика, который живет в своем собственном маленьком мирке, не понимаемый никем, запутавшийся и потерявший дорогу. Таковы, например, чудаки-филателисты, полностью погрузившиеся в свою коллекцию и забывшие, что на свете существует настоящая жизнь.
Также малосимпатична и другая карикатура: старый склочник, который знает все лучше других, но ничего не умеет. Если бы он хоть раз в жизни сделал что-то лучше других, ему бы не пришлось ощущать хроническое неудовлетворение. Он постоянно всех раздражает и «мотает нервы». Он пилит всех и вся, по любому поводу у него «есть что сказать». Самого себя этот человек воспринимает крайне серьезно, в этом ему просто нет равных. Такая фигура могла бы вызывать смех, если бы не была такой жалкой. В отличие от придворного шута или юродивого, изображающих дурачков, склочник превращает себя в шута в самом что ни на есть горьком и серьезном смысле.
Хладнокровный старик, который во всем, что происходит, видит закономерность, и принимает вещи такими, какими они доходят до него, нашел золотую середину, но только своим собственным способом. Хороший пример такого человека – в предании о мастере дзен, которого девушка из соседней деревни, боясь родительского гнева, обвинила в том, что он – отец ее будущего ребенка. Когда ребенок родился, вся деревня с угрозами и ругательствами потребовала, чтобы он забрал малыша себе. Мастер сказал: «Так, так», – и принял ребенка. Прошло три года, и девушка призналась, что она обманула всех. Деревенские жители опять пришли к мастеру, теперь с многочисленными извинениями, и потребовали ребенка обратно. Он сказал: «Так, так», – и передал им здорового и веселого малыша.
Добрая бабушка, которую ее внутренний ребенок снова пробудил к жизни и которая поэтому воспринимает любые формы жизни с неиссякаемой добротой, тоже по-своему вернулась в центр мандалы. Она – самое лучшее, что жизнь может подарить ребенку.
А ее темная сестра, старая дева, все еще ждет своего принца, этакая постаревшая Cпящая красавица, которая проспала всю жизнь.
Добрый пастух и учитель мудрости, который передает другим полученные и переработанные знания, встречается гораздо реже, чем, скажем, религиозный фанатик, от горячего дыхания которого не застрахован никто. В нашей культуре самыми распространенными решенными архетипами в мужском образе являются мастер, старый мудрец, умный шут и добрый пастух. Безусловно, их можно нарядить и в женские одежды: женщина-мастер, мудрая женщина, чудесная старуха и Великая бабушка.
Разумеется, добрый пастух может нести в себе ясность мудреца и сердечность Великой бабушки, которая, в свою очередь, может иметь свободу шута и чистоту мудреца.
Существует и огромное количество недоработанных образцов, которые представляют собой более или менее четкие ответвления описанных выше вариантов.
Мрачный старик, который тащится по жизни как одинокий волк и питается собственной горечью и озлобленностью, является, в известном смысле, противоположным полюсом старого шута. Последний не может воспринимать серьезно ни себя, ни окружающий мир, а волк с болезненной серьезностью относится к своим стремлениям. Он гордо считает себя старым воякой, которого глупая молодежь никак не хочет услышать. Это усиливает его горечь и разочарование. Вместо того чтобы защититься от банальности юмором, он оказывается ее пленником и уже не понимает, является ли одиноким борцом за правое дело или старым разбойником. Но в его одиночестве на самом деле скрыта возможность найти все в чем-нибудь одном.
Остроумно-увлекательный вариант – старый лис, архетип которого в телевизионных детективах заставляет преступников дрожать от страха. Классический пример – Эркюль Пуаро.
