— Греби сюда! — крикнул Митька, выглядывая из столовой. — Хорошо, что заскочил! Я на Филиппины собираюсь!
Как связаны эти два обстоятельства, я так и не понял. Митька укладывал в кожаный, видавший все, должно быть, виды саквояж теплые шерстяные носки.
— Оттуда — в Мурманск! — пояснил Вайс, заметив мое изумление.
— Ну тебя бросает! — Я сел в кресло и поставил на журнальный столик бутылку армянского коньяка. — Пятерка тебе, старик, за домашнее задание!
— Пять звездочек?! — Вайс достал из буфета рюмки. — Коньяк, оно известно, как и наш человек, выдержки требует! В Анкаре, скажем, номер «пятизвездочного» отеля теми же клопами отдает. Лично у меня выдержки на трое суток хватило. Так что — все от разлива зависит!
— Это мы уже от Ленина слышали. — Я поднял рюмку с темной густой жидкостью.
— Значит, все-таки шахматы, — отметил Митька, нарезая лимон. — И кто же победил?
Фарадей запрыгнул ко мне на колени. «Ты не зазнавайся! — предупреждали его глаза. — У нас этого не жалуют! У нас так!»
— Победила дружба, — потрепал я его по кофейной спине.
— А ты-то что делал все это время?!
— Глупости, — не стал я греха таить.
— Да ну! — Вайс посмотрел на меня с интересом. — И как же ты выжил?!
— По глупости.
— Я верю. — Он выпил коньяк и закусил прозрачной долькой. — «Я верю, — как признал Тертуллиан, — ибо это абсурдно».
Память у Вайса на цитаты не хуже моей. Но, против меня, у него и с числами все в порядке.
Вершинин умер той же ночью. Умер, как подобает «белому королю» или опальному римскому сенатору: лег в ванну с горячей водой и вскрыл себе вены бритвой. И он был не первый московский банкир, избравший местом смерти емкость для омовения. Детали я узнал от Заклунного. Иннокентий Парфенович оставил после себя довольно странную записку: «В моей смерти прошу винить пятицелковый!» Будет над чем голову следователям поломать. И в последние свои минуты Вершинин посмеялся над трагедией жизни, ибо принадлежал он к той заносчивой касте избранных, что считают себя «смотрящими вниз».
ЭПИЛОГ
До нового, 2000 года оставалось всего ничего: 3 часа 15 минут.
— Думаешь долго, Саня! — Кутилин, подскакивая от нетерпения на табурете, чистил рыбу.
Серебряные чешуйки, словно блестки, разлетались вокруг стола. Несколько угодило на игровое поле. Их маленькие шашечки, блестящие на черножелтых квадратах, делали нашу дуэль похожей на двоеборье.
В голове моего соседа, разумеется, уже созрела хитроумная комбинация, долженствующая привести его после стремительной фланговой атаки к долгожданной виктории. Мой ход в этом свете представлялся ему чистой формальностью и глупой затяжкой времени. К тому же — умышленной.
Великолепный Шилобреев, прищемив худыми коленями бутыль испанского портвейна, пробовал тем часом одолеть при содействии штопора упорное сопротивление пробки. Никудышная пробка бессовестно крошилась, и штопор уже раза три вылетал вхолостую.
— Вот сволочной поплавок! — пыхтел Шилобреев. — Совсем делать разучились! Сальвадор Дали помер — и все прахом пошло!
— Внутрь надо протолкнуть, — посоветовал Егоров, опутывая проводами нелегальную елку, с утра конфискованную им у браконьеров, опустошавших в канун очередного тысячелетия подмосковные леса.
— Протолкни, — согласился Шилобреев.
Палец участкового оказался диаметром шире импортного горлышка. Шилобреев протянул ему карандаш.
— Сам заточить не можешь?! — возмутился Егоров, меняя указательный на мизинец. — Художник! Откуда у вас только руки растут?!
— Сдаешься?! — обнажив сушеную воблу, спросил меня Кутилин и потянулся за распечатанной «Балтикой». — Эй! Виночерпии! Предлагаю старый год пивком проводить!
Бутыль портвейна тотчас была отправлена в отставку, и Егоров с авангардистом вооружились бокалами.
— Где поставить?! — Маленький Ли с большой сковородой тушеных овощей вбежал в студию и завертелся в поисках подходящего места.
— Не перебивай, когда старшие пьянствуют! — пожурил его Кутилин. — Ставь, куда хочешь! О чем бишь я?! Ах да! Итак, други мои, старый год приказал нам долго жить! Обещанного Мишкой Нострадамусом конца Света мы так и не дождались! Да будет свет! Кстати, Егоров, свет-то будет?
— Электрификацию всей елки закончим в срок! — отрапортовал участковый.
— Тогда предлагаю тост! — Кутилин поднял «Балтику». — Стихами графика Пушкина! «Поднимем бокалы, содвинем их разом; да здравствует музыка!..»
— Музы, — поправил его Егоров.
— И музы! — согласился Кутилин. — Короче, за все достойное! Ваши бабки, господа!
— У меня нет, — заскучал Шилобреев.
— Это мой новый тост, — утешил его Кутилин. — Другие говорят:. «Ваше здоровье!», а я говорю: «Ваши бабки!» За процветание, значит!
Кутилин, как известно, картавил. Буква «р» в слове «процветание» пролетела у него между приставкой и корнем, будто трассирующая пуля между вражескими окопами. Сделав глубокий выдох, он приложился к «Балтике», поднял глаза и чуть не выронил емкость.
— Мои бабки! — Он ринулся к сковороде с овощами, оставленной хозяйственным Ли на широком подоконнике.
Чтоб не испортить раскаленным железом лакированную поверхность, Ли водрузил ее на кутилинский подрамник с холстом.
Выхватив из-под сковороды уже завершенный, как выяснилось, портрет мецената Бурчалкина, Кутилин обмер.
А Ли уже нес из кухни кастрюльку, источавшую дивный аромат. Он сам вызвался приготовить новогодний ужин по национальному рецепту.
В нашей семье Ли сразу взял на себя обязанности кашевара, тем более что должность была свободна. Ну, а я взял на себя обязанности отца и уже неделю, как исправно их исполнял. Впрочем, это были приятные хлопоты. Начал я с того, что забрал китайчонка из его шумной «восточно-европейской» фактории.
— Я ждал тебя раньше, — сдержанно встретил Ли мое появление. — Думал, уже не придешь.
Он стоял у окна и раскачивал на гайтане, обернутом вокруг пальца, образок с чеканным ликом Серафима Саровского.
— Иногда я возвращаюсь! — Подхватив Ли, я перекинул его через плечо и пошел из комнаты.
— Мальчишки! — с оттенком презрения сказал нам вслед почтенный Янь Хуэй.
Обращаться в посольство Китая доктор Чен мне отсоветовал. Юридически процедура усыновления была сложна и небезопасна. Пришлось опять прибегнуть к услугам Проявителя. Мастерски изготовленная им за традиционные «полцены» метрика утверждала, что Руслан Александрович Угаров явился на свет божий в роддоме города Кизнера Удмуртской Республики. Соответствующий штамп в моем паспорте Матвей Семенович выправил как бесплатное приложение. Ну, а производство справки о смерти матери, скончавшейся при родах, было для Проявителя и вовсе делом пустячным. Подобных справок он произвел за свою жизнь, наверное, больше, чем канцелярия нашего бригадного штаба.
