Что это было?
Ольга: Эдуард, ты, наверное, знаешь, что я сама немного такая. Мне проще завязаться в бантик, чем признаться, что у меня проблемы. Или что я обижена на кого-то. Или что чьи-то слова меня задели. Не хочу объясняться, это кажется мне унизительным. А я боюсь казаться униженной. Это гордыня?
Эдуард: Это гордыня. Превозношение себя над тем существом, которым ты являешься в реальности. Я бы привел здесь максиму Дельфийского оракула: «Познай самого себя, и ты познаешь Вселенную и богов». Гордыне противостоит познание самого себя и признание своего призвания таким, какое оно есть.
Ты говоришь, что боишься быть униженной и не хочешь объясняться. Униженными быть боятся все, в той или иной степени. Плохо, что в результате этого страха ты не можешь выразить свои радости и страдания адекватным способом. Это и есть гордыня — отрицание того, что ты являешься человеком.
О.: Не слишком ли это пафосно?
Э.: Нет, абсолютно нормально.
О.: Что такое смирение?
Э.: Ну, не раболепство. Осознание себя и адекватное выражение этого в каждую конкретную минуту. Это очень серьезно и очень сложно, но это труд, к которому каждый из нас призван. Гораздо легче спрятаться в гордыне и поставить себя выше всех.
Меня давно занимает судебный процесс над Екатериной Арагонской, когда в угоду ее мужу Генриху Восьмому их брак хотели признать недействительным. Она вела себя безупречно. Объяснила всем, кем она является. Дочерью Изабеллы и Фердинанда, испанской принцессой, женой английского короля и королевой Англии. И что она не может сказать про себя неправду.
Гордыне можно противопоставить только кропотливый труд осознания себя в мире.
О.: Давай обратимся к рассказанной мной истории. Можно ли было все решить иначе? Когда тебе изменяют, это действительно серьезно. Это предательство. Это настоящее унижение.
Э.: Унижение всегда настоящее, даже если мы его сами себе придумали.
Ты утверждаешь, что современные люди всегда хотят быть безупречными. Проблема кроется именно здесь. Нереально никогда не совершать ошибок. Наверняка их совершала героиня твоей истории Мария. Возможно, некоторые из ошибок были более тяжелыми, чем проступок ее мужа. Может даже разрушили чью-то жизнь.
О.: Ты готов простить все?
Э.: Да. Но это не значит, что мое поведение не изменится, как если бы ничего не происходило.
О.: И как нужно было изменить свое поведение Марии, если бы она простила своего мужа? Допустим, он пообещал так больше не делать. Что дальше? Надевать на него железные трусы и строгий поводок?
Э.: Просто усилить внимание, если муж для нее важен. Понять, была ли это случайность или нет. Поговорить, объясниться.
О.: И как ей взять ситуацию под контроль?
Э.: Во-первых, взять ситуацию под контроль должен тот, кто заперся в кабинете с секретаршей. И если это ему не удастся, наверное, стоит подумать о расставании.
О.: Ты можешь себе представить, что у человека могут быть принципы. Иметь принципы — это тоже гордыня?
Э.: Твоя героиня говорит: «Все знают. Все будут говорить. Я не могу себе этого позволить». Гордыня очень связана с мнением других. Она любила своего мужа, он был ей важен, но важнее оказалось мнение посторонних людей.
Между тем, она должна была про себя понять, что для нее допустимо, а что нет.
О.: Ха. А ты можешь привести пример, в котором бы ярко проявлялась моя гордыня?
Э.: Перед тем как мы начали писать эту главу, мы разговаривали о поведении твоей дочери. Я сказал, что она очень избалованна. И тогда ты сделала жест, который гордый человек делает всегда интуитивно. Сначала возвела глаза потолку, а потом опустила лицо вниз. Ты закрылась, потому что тебе было невыносимо это слушать. Если бы ты осознала ситуацию, ты бы этого жеста не сделала. Ты любишь свою дочь безумно, ты ей многое позволяла, она избаловалась до крайности, нужно срочно что-то с этим делать, но ты не знаешь что.
Смирение — это просто быть самим собой.
О.: Даже если ты плохой?
Э.: По идее, да. С этого начинается стремление к благу.
О.: Гордость — это хорошо?
Э.: Хорошо. Гордость — осознание и защита своего достоинства. Гордость и смирение весьма созвучны и предполагают благородство. Родство с благом.
О.: Я не люблю никого обременять. Это гордость?
Э.: Ты меня прости, но это тоже гордыня. Решать все самому, соответствовать идеалу, не показывать слабости.
О.: Может быть, я не хочу обременять, потому что боюсь разочароваться. Немногие хотят носить чужое бремя.
Э.: Немногие, но они есть.
О.: У тебя есть?
Э.: Есть. Те, кому я могу доверять, и мне все равно, в каком виде я перед ними предстану. Например, мой духовник.
О.: Человек остается человеком. Представляю, как бы ты порадовался, если бы я «обременяла» тебя своими проблемами каждые пять минут. Звонила ночью, открывала от дел.
Э.: Оль, ну если тебе надо, и это не твоя блажь…
О.: Мы недалеко ушли от темы?
Э.: Недалеко. Гордыня считает себя центром мира. Кстати, горделивый образ мыслей стал очень популярен в культуре именно в двадцатом веке. Может быть, поэтому мы потерпели такие катастрофы, как две мировые войны, нацизм, коммунизм. Горделивый человек, если говорить языком Ницше, находится по ту сторону добра и зла. В двадцатом веке культовыми героями стали супермены, наделенные удивительными способностями.
Как утверждал один мудрый человек, вопрос гордыни это всегда «что делать?», тогда как вопрос нормального человека — «каким быть?». Не суть действий, а образ действий.
К моей радости, это все заканчивается.
О.: Почему ты так думаешь?
Э.: Потому что Бэтмена в последнем фильме похоронили.
О.: Не стоит делать из этого глобальные выводы.
Э.: На самом деле сейчас остро стоит вопрос не как быть сверхчеловеком, а как быть человеком.
О.: А тебе никогда не хотелось иметь способности, которых нет ни у кого? Например, летать.
Э.: И что это для меня меняет?
О.: Все.
Э.: Не думаю. Возможно, мне даны способности получше. Стоит разобраться.
О.: В чем еще может выражаться гордыня?
Э.: В высокомерии. В том, что кто-то себя считает выше остальных.
О.: Люди не равны, значит повод для гордыни будет всегда.
Э.: Не для гордыни, а для взаимной гордости, что у нас всех разные таланты и мы все призваны жить в общении. Ты можешь возгордиться, что ты великая телевизионная ведущая, но если другие возгордившиеся не захотят тебе печь хлеб, лечить, шить одежду, учить твоего ребенка, тебе придется нелегко.
