– Ешь, Джаспер.
Тогда он немного посасывает фасоль, потом останавливается и снова наблюдает за Дорой-следопытом
[50]
.
И вот мой вопрос: должны ли отношения родителя и ребенка строиться на обмане? Может быть, в абсолютно честном воспитании что-то есть.
Я начинаю с утра. Джаспер хочет бублик на завтрак. И я спрашиваю Джули, куда она положила бублики.
– Они закончились, – отвечает жена. – Дай ему английскую булочку и скажи, что это бублик.
Джули говорит, что сделала так вчера и он не заметил разницы.
И я даю сыну цельнозерновую английскую булочку.
– Бублик? – спрашивает Джаспер, показывая на нее пальцем.
– Нет, это не бублик. Это английская булочка.
Он явно в замешательстве.
– Она очень вкусная. Но это не бублик.
Как только он осознает, что бублика не будет, замешательство сменяется злостью, а потом гневом. Он так недоволен, словно ему только что снова сделали обрезание.
– Бублик! Бублик!
– У нас нет бубликов. Мы купим их завтра.
Минутой позже начинается полноценный приступ гнева. Меня до сих пор поражает, как дети могут так точно воплощать стереотипы. Когда у Джаспера случаются приступы гнева, он ложится на живот и принимается колошматить пол, словно герой комикса «Мелкота»
[51]
.
– Что здесь происходит? – спрашивает Джули. Естественно, мне пришлось сказать правду.
Наверное, абсолютно честное общение с ребенком имеет преимущества в долгосрочной перспективе (во-первых, он поймет, что не все его прихоти будут удовлетворены, а во-вторых, будет вам доверять). Но есть и серьезнейшие недостатки.
В начале сотворил Бог небо и землю…
Бытие 1:1
День 40. Сообщаю другу Айвану, доброму католику, что еду в креационистский музей. В ответ он громко стонет: «Вот из-за таких о христианах думают всякую чушь».
Я понимаю, о чем речь. Похожее чувство бывает у многих евреев, когда они видят рекламный щит, гласящий, что ребе Менахем-Мендл Шнеерсон
[52]
– мессия. Или у геев при виде Рипа Тейлора
[53]
, разбрасывающего конфетти. Это довольно неловкое ощущение. Как и Айван, я всегда считал эволюцию суровой и беспощадной правдой. Такой же бесспорной, как то, что солнце горячее, а Чарльз Дарвин женился на двоюродной сестре (последнее я вычитал в энциклопедии и никак не могу забыть).
Но креационизм – это библейский буквализм в его крайнем проявлении, поэтому игнорировать его нельзя. Я выяснил, какие места популярны у креационистов – иудеев и христиан, – и нашел несколько достойных. Но ни одно не сравнится с гигантским зданием на пологом склоне кентуккийского холма. Это Музей творения, Лувр для тех, кто верит, что Бог сотворил Адама из пыли менее шести тысяч лет назад. Его основатели – группа евангельских христиан под названием «Ответы в Книге Бытие». (К вопросу о выборе момента: я собираюсь плотно пообщаться с евангельскими христианами – и консервативными, и либеральными – на девятый месяц, когда начнется период, посвященный Новому Завету. Но поскольку креационизм так тесно связан с Книгой Бытие из Ветхого Завета, обращаюсь к ним заранее.)
Музей творения до сих пор строится – открыть обещают не раньше чем через год, но я не расстраиваюсь. Увидеть, как творят музей творения? В этом что-то есть. Так что лечу в Цинциннати, откуда до музея несколько километров.
В аэропорту понимаю, как глубоко в мозгу засели библейские символы. Выходя, вижу странную вывеску Федерального управления гражданской авиации, которая зловеще предупреждает: «Не оглядывайтесь». Каким будет наказание, не сообщается – думаю, полный обыск с обследованием всех возможных тайников, а не превращение в соляной столп. Но все же я слышу в нем причудливый отголосок Господнего повеления Лоту, когда тот бежал из Содома: «Не оглядывайся назад».
Через полчаса я подъезжаю к музею – низкому зданию с толстыми желтыми колоннами вдоль фасада. На парковке замечаю бампер, на котором рыба-Иисус глотает рыбу-Дарвина.
Меня приветствует пиарщик Марк Луй, седой мужчина с нежным голосом школьного учителя. Он показывает путь в вестибюль. И, надо сказать, вестибюль грандиозен.
В музее все еще идут строительные работы. Кругом люди в касках, пахнет опилками, завывают дрели. Но даже по незаконченному результату видно, что пресса будет в восторге, прямо как во время суда над Майклом Джексоном.
Первой бросается в глаза полноразмерная диорама места, напоминающего Эдем. В нем есть водопад, ручей и кипарисы. Аниматронная девочка с кожей цвета кофе с молоком хихикает, поднимает голову и смотрит прямо на меня. Это странно, тревожно и впечатляюще. Ребенок играет слишком близко от свирепого тираннозавра с острыми как бритвы зубами. Марк говорит: не стоит беспокоиться. Сначала люди жили в гармонии с динозаврами. А жуткие резцы предназначены для фруктов и кокосовых орехов, как и зубы панды.
Люди из «Ответов в Книге Бытие» полагают, что, когда музей откроется, в него хлынут тысячи посетителей. Возможно, так оно и будет – если верить опросам, 45 процентов американцев считают себя креационистами. И речь не о «разумном замысле», а о твердой вере в то, что Земле меньше десяти тысяч лет. (Знакомые креационисты фыркают, когда заходит речь о «разумном замысле» – теории, согласно которой мир был создан высшим разумом, но не обязательно за семь календарных дней. Они считают ее мутной теологической тарабарщиной.)
Марк знакомит меня с Кеном Хэмом, основателем «Ответов». Кен – энергичный жилистый мужчина пятидесяти шести лет с седой бородкой клинышком. Он расспрашивает меня о последней книге – про чтение энциклопедии, и в конце концов я рассказываю о неудачном участии в «Кто хочет стать миллионером?». Я засыпался на вопросе «Что такое эритроцит?».
– Это красная кровяная клетка, – говорит Кен.
Он прав, и это застает меня врасплох. Креационист, который лучше меня разбирается в науке, – как неожиданно и неприятно.
Кен родился в религиозной семье в австралийском Квинсленде и до сих пор говорит с сильным акцентом, хотя двадцать лет прожил в США. Мы начинаем обход залов.
– Наш дизайнер делал аттракцион «Челюсти» для парка развлечений студии Universal, – говорит Кен.
