В этом году я хочу провести Песах без цензуры. Рассказать всю историю Исхода. И, более того, по максимуму воспроизвести ту самую первую трапезу в пустыне. Сегодняшние седеры (ужины на Песах) – даже подготовленные по строгим правилам – мало напоминают изначальный. Как оказалось, возможно, это и хорошо.
Я пытаюсь устроить библейский седер в нашей квартире. Мои родители и тесть с тещей приходят около пяти. Встречаю их в установленном Библией виде. В Книге Исход говорится, что есть надо с «препоясанными чреслами» – на мне ремень поверх белой хламиды. «Обувь ваша на ногах ваших» – матерчатые сандалии. «Посохи ваши в руках ваших» – кленовая палка для ходьбы, которую я купил в интернете.
Мы садимся, и я передаю по кругу тарелку с пресным хлебом. Я сделал его сам – маца из магазина не для меня. Тот самый первый пресный хлеб, как говорит Библия, евреи приготовили, когда уходили из Египта. У них не было времени испечь его на камнях, и поэтому они положили его себе на спины и дали затвердеть на солнце.
Я решил поступить так же. Тем утром я взял кошерной муки, добавил воды, сделал блин размером с колпак для колеса, положил его в полиэтиленовый пакет на замке и шлепнул себе на спину. Сгорбившись, я пошел в хозяйственный магазин в паре кварталов от нас, купил батарейки для Джули и вернулся. Может, тесто было слишком хорошо скрыто белой рубашкой – продавец в магазине и глазом не моргнул.
Тарелка возвращается, и оказывается, что к хлебу никто не притронулся. Я говорю им:
– Тесто было в пакете. Не потел же я на него.
Они качают головами. Ничего удивительного.
– Ну ладно, мне больше достанется.
Съедобно, но жевать тяжеловато. Думаю, это похоже на тесто для пиццы, которое провело в духовке полминуты.
Пережевывая мацу, я теряю контроль над происходящим за столом. Предполагалось, что я буду ведущим и расскажу великую историю Исхода, но тема разговора уже перепрыгнула на тарифы местных парковок. Я вспоминаю, как дядя Гил кричал: «Только священные темы!»
Мне не хватает его маниакальной харизмы.
Тогда я иду на кухню за бараниной. Древние евреи ели жертвенную овцу целиком, с головы до ног. (Но многие современные евреи не едят баранину на Песах, поскольку ее можно правильно пожертвовать только в Храме.) Из того, что мне удалось достать, ближе всего к оригинальному блюду оказался семикилограммовый кусок кошерной баранины. Я купил его у мясника в Верхнем Вестсайде, а потом как-то уломал тещу его поджарить. Блюдо было ключевым на Песах, потому что благодаря ему евреи получили спасительную кровь. Господь приказал им пометить кровью свои пороги – это был знак для Ангела Смерти, чтобы он пропустил их дома и не убивал их первенцев.
Но овечья кровь – другое дело. Ее надо было искать специально. Я сделал несколько телефонных звонков, и стало ясно, что ее продажа в США запрещена законом. Какое облегчение. На самом деле мне не очень хотелось хранить в холодильнике ведро крови – слишком смахивает на причуды серийного убийцы. И я решил импровизировать: взял мясной сок из сковородки, ведь в нем должно остаться хотя бы немного крови. Но как нанести его на дверной косяк? Библия говорит, что кисточка должна быть сделана из иссопа, травы с мятным привкусом. Я нашел интернет-магазин под названием «Благословенные травы» (Blessed Herbs), совладелица которого Марта Волчок – «травница и мать, обучащая своих четверых детей на дому». Оттуда мне прислали пакет с травой, очень напоминающий то, что в выпускном классе я покупал у человека по имени Бу на 68-й улице.
– Если кто-нибудь хочет посмотреть, как я помажу косяк, пойдемте со мной, – объявляю я.
Почти все остаются за столом, но Джули хочет проконтролировать процесс, а племянницы идут из любопытства. Я выхожу в коридор и осторожно наношу мясной сок на дверной косяк, сверху и по бокам, оставляя коричневатые пятна и пару травинок. Джули не особо рада пятнам, но еще больше ее беспокоит собака соседки Нэнси.
– Он учует кровь и сойдет с ума.
Вернувшись за стол, я беру Библию бывшей подружки и читаю отрывок из Книги Исход. Думаю, это лучше, чем пытаться изложить историю самому. Я читаю минуты три, начиная вот с этого отрывка:
«После сего Моисей и Аарон пришли к фараону и сказали: так говорит Господь, Бог Израилев: отпусти народ Мой, чтоб он совершил Мне праздник в пустыне».
Я закрываю Библию и жду, пока история уляжется в головах присутствующих. А потом спрашиваю:
– Кто-нибудь еще хочет что-нибудь сказать?
Папа хочет. Он принес пакет с ксерокопиями рукописных страниц. Это детские воспоминания его мамы – моей бабушки, которые она записала перед смертью. Папа читает отрывок о семейных пасхальных седерах в 1920-х годах.
Перед седерами мама покупала очень большого живого карпа и приносила его домой (не знаю как). Она запускала его поплавать в ванной, пока не наступало время готовить гефилте фиш, горячо любимое нами блюдо.
Мы, дети, обожали смотреть, как плавает карп, но иногда он был таким большим, что едва мог (а порой и совсем не мог) развернуться в ванной. Мы принимали душ внизу, пока рыбу не убирали.
Бабушка писала, как дети сновали вверх и вниз по лестнице, перенося блюда, кошерные на Песах, – «как муравьи, один за другим, во много приемов». И как дядя Оскар однажды на спор съел дюжину яиц вкрутую. Как по ходу седера молитвы твердились «экспрессом, без местных остановок».
Она пишет живо и свежо. И отсылки к традициям больше не кажутся запутанными или чужими. Все это знакомо. Мои библейские ритуалы – надписи на стенах и ношение сандалий – были интересными на интеллектуальном уровне, но, откровенно говоря, не тронули меня так, как я надеялся. Все же я не почувствовал, что вернулся во времена фараонов.
Но вот эти бабушкины записи погрузили меня в прошлое. Возможно, чтобы ритуал вызвал отклик, нельзя прямо перейти от устойчивого к пятнам обеденного стола в Нью-Йорке к пустыне трехтысячелетней давности. Нужны промежуточные этапы.
Нужны бабушка и ее воспоминания о левиафаноподобном карпе на Хинсдейл-стрит в Бруклине.
Не хвались завтрашним днем…
Притчи 27:1
День 230. Вот пример телефонного разговора, который только что произошел у меня с женой. Я был на встрече в офисе Esquire.
– Когда будешь дома? – спрашивает Джули.
– В шесть часов, Бог даст.
– Звонил Джон Мюнцер, оставил тебе сообщение на автоответчике.
– Спасибо. Бог даст, я перезвоню.
– Тогда до скорого.
– Бог даст, до скорого.
Это абсолютно типичный разговор. В последний месяц я говорю «Бог даст» раз восемьдесят в день. И Ветхий, и Новый Завет утверждают, что это хорошо. Притчи советуют: «Не хвались завтрашним днем, потому что не знаешь, что родит тот день». Апостол Иаков в Новом Завете предупреждает: не стоит говорить «сегодня или завтра отправимся в такой-то город». Вместо этого надо сказать: «Если угодно будет Господу и живы будем, то сделаем то или другое» (Послание Иакова 4:13, 15).
