— Это черт-те что такое! — заговорил он, скорчив мрачную мину. — У нас все горит, а он запер у себя договор и исчез. Это безответственность! Самая настоящая безответственность! Если и в понедельник не будет, придется слесаря вызывать — сейф ломать будем. Понимаете, три месяца уговаривал финнов. Наконец они согласились на наши условия. Это ведь деловые люди, ждать не привыкли. Ну уедут — и что? Фьють десять тысяч долларов.
Подавляя неприязнь, я пытался его урезонить:
— Боюсь, что произошло нечто серьезное. На Бориса не похоже…
— Как же! — перебил он меня. — Не похоже! Это вы мне говорите, что не похоже? Уже целый год он ведет себя как… Слов не хватает сказать как. Не знаю, что с ним случилось, совсем другим человеком был. А сейчас? Приходит, как в гости. Появится, покрутится, потом целый день ищешь: где — никто не знает. Плевать он стал на работу, какие-то важные дела появились, видишь ли. Разве он это в первый раз исчезает?! Зимой куда-то уехал, ничего мне не сказал. Через сотрудника передал просто, что два дня его не будет. Это — дело, скажите? Передавали мне, что он уходить собирается. Раньше я не хотел отпускать, а теперь — пожалуйста, скатертью дорожка. Нет уж, пусть только появится, я сам его выгоню.
Я внимал этой неожиданной тираде в полной растерянности. В голове не укладывалось, что речь идет о Борисе, о человеке, которого я хорошо знаю, как самого себя. Я попытался разобраться в своих ощущениях, расстроился еще больше и рассердился — на себя, на Бориса, на этого говорливого коротышку.
— Остановитесь, — сказал я в сердцах. — С ним определенно что-то стряслось.
Но коротышка не унимался:
— Стряслось? Ничего с ним не стряслось. Очередной закидон. Появится, как всегда. Чего-нибудь придумает. Только на этот раз я ему не спущу — все, кончилось мое терпение.
— Я ищу его уже второй день, — едва сдерживаясь, продолжил я бесстрастным голосом. — По всем родным и знакомым. По милициям и больницам.
— Милициям? — пробормотал он. — Больницам?
Потом осекся и, раскрыв рот, тупо уставился в меня. Что-то, видимо, пробилось в его разгневанные мозги. Казалось, я даже слышу жужжание запустившегося механизма, но, скорее всего, это включился холодильник, стоявший в углу за моей спиной, и в наступившей тишине обозначилось едва различимое ровное его гудение.
— Вот, значит, как, — с замешательством произнес он после короткой паузы. — Вы думаете?..
— Да, — подтвердил я, — думаю. Собственно говоря, потому-то я к вам и заехал. За помощью. Мне бы хотелось посмотреть бумаги на его рабочем столе: ну, ежедневник там, календарь. Может, какие-то записи остались. Какие-нибудь указания на то, с кем он общался накануне, с кем намеревался встретиться… В общем, что-то о его делах и планах. Если вы не возражаете, конечно.
— О чем говорить! — с неожиданным энтузиазмом отозвался он и вскочил с места. — Какие могут быть возражения! Сейчас распоряжусь.
Через несколько минут солидная дама из АХО проводила меня до дверей кабинета Бориса, открыла ее и удалилась, оставив в одиночестве и попросив, уходя, забросить ключ на вахту.
Я обогнул узкий прямоугольный столик для визитеров, приставленный к дубовой письменной махине, опустился в одноногое вращающееся кресло, осмотрелся и вполголоса пробормотал: «Ну, дружище, какой еще сюрприз ты мне уготовил?»
Письменный стол был аккуратно прибран: четыре кожаные папки разных цветов — с левой стороны, прямо — перекидной календарь, перед ним лежала плоская атласная книжица с красным тиснением, сбоку — пластмассовая вазочка с авторучками и карандашами и рядом — изрядно потертый блокнот в коричневом дерматиновом переплете. Я бегло оглядел папки — ничего интересного: заявки, планы и графики, рецензии и отзывы, деловая переписка. Ежедневник тоже не содержал никаких полезных сведений, последняя запись была недельной давности и состояла из перечня рабочих дел и встреч. Календарь я перелистал более тщательно, с трудом разгадывая хитроумные сокращения и пометы-напоминания. Коричневый блокнот служил для записи в алфавитном порядке абонентов телефонных номеров. С ним я разобрался просто — сунул в свой кейс, решив обстоятельно обследовать дома. Ящики стола были заперты. Я подергал их, попробовал свои ключи — не подошли. Подумал: может, вызвать ахошную даму и попросить открыть. Но взглянул на часы и понял, что дальше задерживаться здесь нельзя, рискую опоздать на встречу.
Лифта я дожидаться не стал и, поспешно спустившись по лестнице, передал ключи вахтеру. К машине шел в весьма скверном расположении духа. Было такое ощущение, точно копался в вещах покойного.
…В банк я прибыл без десяти шесть. Сразу же повезло со стоянкой — как раз отъезжал шикарный серебристый «Вольво». И мне удалось пристроиться на кстати освободившееся место. Охранник у массивных дверей, украшенных витражами и блестящими бронзовыми ручками с увесистыми набалдашниками, предупредительно склонив голову, указал на неприметный подъезд метрах в тридцати слева от центрального входа:
— Правление там. — И почему-то добавил: — Будьте любезны.
К счастью, процедура допуска оказалась не затяжной. Вежливая дама в синем с иголочки костюмчике цепко глянула на удостоверение, поискала в журнале и удовлетворенно кивнула: «Да, вас ждут». Крепыш-охранник в серой униформе, посторонившись, пропустил меня вперед и сопроводил на второй этаж, где в небольшой уютной приемной сдал с рук на руки другой мадам, почти точной копии первой, которая так же вежливо кивнула и, приоткрыв одну из трех дверей, со скромной табличкой «А. А. Куликов», театральным махом руки пригласила:
— Входите, пожалуйста. Вас ждут.
Воображение меня подвело: Куликов не был ни широкозадым, ни обвислым. Изящный, спортивного сложения человек лет сорока шагнул мне навстречу из-за стола и поприветствовал крепким рукопожатием. Серовато-голубые глаза светились хорошо поставленным радушием и, казалось, тоже говорили: «Ждем, ждем». Часы на стене с причудливым пятиугольным маятником показывали пять минут седьмого. Я кивнул на них и повинился:
— Немножко задержался. Прошу простить.
— Ну что вы, — одарил он меня белозубой улыбкой, — разве это задержка. При нынешнем-то движении…
Он не стал возвращаться на свое начальническое место, а, чуть тронув за локоть, пригласил к расположенному у окна овальному журнальному столику в окружении трех приземистых кожаных кресел — из тех, что, кажется, рекламируются под девизом — «они узнают своего хозяина». Едва мы комфортно устроились в них, как появилась дама из приемной и услужливо осведомилась: «Кофе? Чай?..» И резво расставила чашки и вазочки с разными яствами — орешками, изюмом и каким-то фигурным печеньем — ну прямо-таки по западному образцу.
Кофе оказался на удивление вкусным. Несколько минут мы, прихлебывая горячий напиток, вели бонтонную беседу на общие темы. Коснулись пробок и заторов на столичных улицах — хоть пешком торопись на горящие встречи, нашей газеты — ее мой собеседник, оказывается, весьма уважает, случающихся недоразумений во взаимоотношениях прессы и бизнеса. Потом он заговорил о своем банке. Посетовав на сложность современной ситуации, поведал о впечатляющих успехах: за короткий срок существования чуть ли не вдвое выросли оборотные средства и капитал и существенно расширилась зона действия — банк активно работает сейчас на развитие реальной экономики, инвестируя большие деньги в десятки самых разных и интересных проектов. Наконец, благовоспитанно дождавшись, когда я допью кофе, он поинтересовался:
