Четверо дюжих «близнецов» подхватили обитый красным гроб, неловко потоптавшись, примостили его на плечах и понесли. Разрозненные кучки вяло поволоклись следом. Я выждал немного, затем вылез из машины и, догнав, пристроился в хвост. Снова прогрохотало. Все разом задрали головы и засуетились. Гроб быстро затащили на отведенный участок и положили на свежую земляную насыпь. Человек пятнадцать подошли к нему вплотную, остальные облепили ограду снаружи, приняв подобающий случаю скорбный вид. Похоже, надмогильной отходной не планировалось — нигде не наблюдалось ни рясы, ни сутаны.
Почти всю церемонию прощания я прохлопал ушами. Меня не интересовали эти дежурные речи про дорогого и приснопамятного. Прильнув к решетке, я рассматривал незнакомые лица, пытаясь угадать, кто есть кто. Выделил невысокую даму лет тридцати, довольно приятную, стройную, в безукоризненно сшитом — черном в полоску — костюме и того же цвета платке на голове. Из трех женщин, застывших у изголовья гроба, она больше всего отвечала представлениям о безутешной вдове: глаза чуть подернуты влагой, тонкие губы подрагивают, пальцы рук сцеплены под лацканами пиджака в тугой узел. По-видимому, я пялился неприлично долго и назойливо: стоящий вплотную с ней дородный мужчина восточного типа — жгучий брюнет с шапкой жестких волос, орлиный нос, большие темные глаза — мазнул по мне кустистыми породистыми бровями и недовольно поморщился. Похоже — из начальства, подумал я и благонравно отворотился.
Потом я увидел господина Куликова. Он стоял поодаль на углу ограды и о чем-то беседовал с коротконогим здоровяком в черном кожаном френче. Я приветственно помахал рукой, пытаясь привлечь его внимание. Он понял не сразу, вытянул шею, прищурился — и забавно вытаращился в изумлении. Но больше ничем не показал, что узнал меня. И повел себя весьма странно. Даже жестом не ответив на приветствие, отвернулся, шагнул в сторону и скрылся за решеткой. Затем я узрел его уже внутри ограды. Как-то бочком он подступил к восточному мужчине, наклонился к уху и что-то проговорил. Очевидно, она тоже расслышала и среагировала первой: вскинула лицо, отыскала меня и пристально поглядела. Секундой позже я стал объектом отнюдь не дружелюбного обозрения ее соседа, но с честью выдержал этот колючий взгляд исподлобья и даже ответил открытой прелюбезной улыбкой.
Церемония, однако, подошла к концу. Люди у могилы отступили к решетке. Появились те же дюжие молодцы и мои сине-робые знакомцы. Я отважился напоследок глянуть на синюшный лоб и сухой, сучковатый нос покойного, с которым так и не удалось повстречаться при жизни. Потом отступил от ограды, обогнул ее и встал чуть в стороне от калитки.
Спустя минут десять все вокруг встрепенулось — будто по отмашке. Скорбящий люд, исполнивший свой тяжкий долг, оживился, задвигался, загомонил. Кто-то о чем-то распорядился. Кто-то кого-то позвал. Кто-то уже запускал на площадке двигатель. Сбившись в стайки, ватага вразброд потянулась к выходу. Дамы вышли из калитки последними — в сопровождении бровастого мужчины. Он что-то тихо сказал, затем громко бросил отрывистое: «Поедете с Алексей Алексеичем!» — и, прибавив шаг, оторвался от спутниц. Вдова огляделась — как-то робко, украдкой — и остановила глаза на мне. Они были сухими, но что-то в них меня всполошило — это были глаза испуганной серны. Я не сомневался: в них прочитывался страх, какая-то паническая растерянность и откровенный страх. Неожиданно она оступилась — или сделала вид, что оступилась? — захромала, приотстала и, нагнувшись, схватилась за щиколотку. В два прыжка я очутился рядом и обеспокоенно спросил:
— Вам помочь?
Она конвульсивно выпрямилась и полушепотом бессвязно, будто задыхаясь, проговорила:
— Да-да… Помогите… Мне надо… Встретиться с вами. Не сейчас. Пожалуйста, сделайте что-нибудь.
Дамы впереди оглянулись, повернулись и устремились к нам. Почти одновременно я услышал повелительный голос:
— Дарья Мартыновна, поторопитесь! — и краем глаза заметил спешащего по тропинке Куликова.
Я сориентировался мгновенно и, поддерживая за локоть, изловчился проворно всунуть в карман визитку.
— Звоните в любое время, — сказал одними губами, а вслух, для общего пользования, участливо произнес: — Пустяки, пустяки. Все обойдется.
Налетевшие матроны, будто вырвав ее из лап опасного хищника, бережно подхватили под руки и повели к господину Куликову, который, точно не замечая меня, замер в пяти шагах в нетерпеливом ожидании. Я усмехнулся — куда только подевалась изысканная вежливость и с чего бы это? — и, пожав плечами, медленно двинулся следом.
От кладбища я отъехал последним. Свернув с грунтовки, прибавил скорость. Дождя все еще не было, но воздух, казалось, уже насквозь пропитался сыростью и стало ощутимо прохладно. Я поднял стекло почти до отказа, оставив вверху щелочку с палец, и закурил. Мысли вертелись вокруг вдовы. Что бы это значило? Гадать не имело смысла, но ее испуганные, затравленные глаза сильно растревожили меня. Похоже, Саша прав, я действительно ныряю в густой, непроглядный туман — и неизвестно, где вынырну.
Джип я увидел сначала в боковом зеркале. Темно-серая махина шла со скоростью, чрезмерной даже для автострады. Дорога была пуста, но впереди довольно круто огибала выступающий клин рощицы, и я машинально слегка придавил тормозную педаль. Громадный автомобиль настиг меня, с взвизгом промчался слева, описав дугу, вырвался вперед — и внезапно резко застопорил. Я ничего не успел сообразить. Инстинктивно судорожно вжал ногу и одновременно дернул ручник. Скрежет колодок слился с глухим ударом и хрустом. Ошарашенный, я секунд десять точно пребывал в ступоре. Потом медленно открыл дверь и выбрался из машины. Двое мужчин уже поджидали меня у места сшибки. Одного я узнал сразу же, это был здоровяк в кожаном френче, с которым Куликов беседовал на кладбище. Он странно подергивал плечами, точно подчеркивая их мощь.
— Ты что это вытворяешь? — прогундосил он и шагнул ко мне, растопырив громадную пятерню.
Я обошел его и обозрел передок «девятки». Отлегло, повреждения оказались не такими страшными, как предвещал звук удара: заметно подогнуло книзу бампер, чуть помялось правое крыло и треснула фара. Потом, выпрямившись, я оглядел внушительную фигуру здоровяка. Он почему-то расстегнул френч, обнаружив наметившееся брюшко. Слегка одутловатое лицо, не лишенное некоторого мужского шарма, портили круглые совиные глаза.
— Что ты вытворяешь, козел! — тупо повторил он. — Кто это тебе права продавал?
Я саркастически усмехнулся и, стараясь сохранить хладнокровие, с неприкрытой издевкой спросил:
— А дальше? Что еще велели передать мне ваши шефы?
— Чего? — прошипел он, замигав редкими бесцветными ресницами. — Какие еще шефы? Что за ахинея?
— Да он еще и изгаляется, — взвизгнул откуда-то сбоку его сотоварищ. — А ну-ка вмажь ему, Михась.
Я опрометчиво повернулся на голос. И тут мощный кулак врезался мне в челюсть, что-то взорвалось в голове, на миг ввергнув в темноту с круговертью оранжевых блесток. Ноги подкосились. Второй удар пришелся в солнечное сплетение, согнув меня пополам. Потом будто ломом садануло по затылку, и я тяжело рухнул на карачки. Уже сквозь какую-то матовую пелену различил замах черного квадратного башмака — и задохнулся от пронзительной боли в боку. Сволочи! — вспыхнуло в мозгу, — ногами!.. Я никогда в жизни не терял сознания. Очевидно, и сейчас не впал в полное беспамятство, потому что смутно слышал их бессвязные крики и корежился не столько от боли, сколько от яростного чувства унижения и собственной омерзительной беспомощности.
