— Ничего ты не ждешь, — сказал я. — Но пусть будет по-твоему.
Наконец наступил понедельник. Остались позади пустые и бестолковые выходные. Любопытно, что даже в отпуске я обзывал их выходными. Утро выдалось ясное. Солнце мягко вползало в окно, обещая хороший день. Я позвонил Саше и опять нарвался на автоответчик — механический секретарь равнодушно проглотил мою жалостную мольбу. Мне действительно позарез нужна была хоть какая-то ниточка, ведущая к Дарье Мартыновне. Я решил, что позднее пробьюсь в агентство и выясню, куда задевалась эта Ариадна мужского пола, наскоро позавтракал и погнал в редакцию.
На перекрестке у светофора рядом остановилась элегантная «Тойота». Дамочка за рулем чем-то смахивала на Наталью, или, может быть, просто холодный просверк из-под длинных ресниц всколыхнул память о вчерашней встрече. И я забарахтался в невеселых мыслях. Позвонит она или не позвонит? Разлад возник на пустом месте и, по идее, не стоил выеденного яйца, но пойди угадай, с какой ноги она встанет и что ей втемяшится в голову. Некоторое время я размышлял о непредсказуемых движениях женской души. Потом сказал себе: ладно, посмотрим, и через эту универсальную обнадеживающе-утешительную лазейку выдрался из меланхолического состояния, сосредоточив внимание на дороге.
Перво-наперво следовало разобраться со злополучной пленкой. Едва переступив порог редакции, я понесся в фотолабораторию. На месте оказался лишь один из наших умельцев, губастый, с утра уже взъерошенный Василий. Я передал ему кассету, попросил отпечатать по снимку с каждого кадра и, по возможности, срочно.
— Ясное дело, срочно, — добродушно проворчал он, — раз уж вам даже в отпуске неймется. Через часок устроит?
Потом я заскочил в приемную. Шеф отсутствовал — раньше трех его сегодня не ждали, но он оставил для меня помеченные красным начальственным карандашом акты Счетной палаты. Я забрал их с гранками своей статьи и заперся в своей каморке. Покорпеть пришлось немного: потребовалось убрать пару-другую абзацев, кое-что вписать и где-то уточнить цифирь. Я управился за час, забросил материалы Леночке и поспешил к Васе. Снимки были готовы.
— Всего-то семь кадров использовано, — пояснил паренек, протягивая мне куцую пачечку фотографий, и осклабился: — Вы что, работаете над очерком о супружеском счастье?
— Ага, — хмыкнул я, — именно о нем.
Уже по пути я удостоверился, что фотки действительно никакой деловой ценности не представляли. На каждой в разных позах запечатлелись члены дружного семейства — Олечка на суку разлапистой яблони, Мила, снова Олечка с Милой на фоне пруда, они же плюс обнимающий их Борис — эту, очевидно, щелкнул кто-то из соседей. У себя в комнате, разложив снимки на столе, я минут пять тупо разглядывал радостные физиономии. Странно устроен человек: я почти на все сто был уверен, что мне здесь ничего не светит, но понадобилось усилие, чтобы скинуть с себя невольное разочарование, — слишком много намоталось на эту чертову пленку нешуточных страстей-мордастей. Я вбросил фотографии в ящик стола, попридержав одну, с Борисом в центре любительской композиции. Некоторое время просидел в оцепенении, всматриваясь в улыбающееся лицо, точно искал подсказки, затем грустно вздохнул и сунул снимок в карман.
Было начало первого. Я пожалел, что условился с Натальей на два часа. Целую вечность предстояло глупо проваландаться, а если она еще и не позвонит… Черт, у меня слишком много проблем, чтобы тратить время и нервы на лирические отступления!
Я набрал номер сыскного агентства. Женский голос попросил подождать: «Сейчас выясню, возвратился ли он». Ждать пришлось долго. Я уже обсосал это «возвратился», которое могло означать только одно, что моя Ариадна куда-то уехала, и успел отчаяться, когда жизнерадостный баритон разогнал угнездившееся в душе уныние:
— Бекешев у телефона.
— Ты не ведаешь, Бекешев, как я рад, что ты наконец-то у телефона.
— Угу, — хохотнул он, — не ведаю. Извини. На меня тут навалилось одно мутотное дело, прямо волчком завертелся. Три дня проторчал в Туле. Только что прискакал в контору, даже домой не завернул.
— Вот оно что, — расстроенно протянул я.
— Надеюсь, ты не рассчитывал, что я поворожу и вмиг вытащу кролика из шляпы.
— Нет, не рассчитывал. Шляпы, я знаю, ты не носишь.
— Не ношу. — Он рассмеялся. — Но не переживай. Я попросил кое-кого из парней, которые нынче посвободнее, оказать мне услугу, так сказать, взаймы. Может быть, даже что-то уже и есть на крючке. Звякну, как переговорю.
— Ну что ж, — смирился я. — Подожду. А пока попробую что-то предпринять со своей стороны. Что, если связаться с немецким консульством? Вдруг мадам как-то у них обозначилась.
— Необязательно. Но чем черт не шутит, попытайся. А вообще-то как у тебя? Неприятностей больше не было?
— И еще какие, — возразил я. — Но долго рассказывать.
— Что случилось? — вздыбился он. — Пугаешь, братец. Совсем нельзя оставлять тебя без присмотра. Ладно, а сейчас извини, труба, то бишь босс, зовет. Давай заеду к тебе вечером, все подробно обсудим. Идет? Ох, как не нравится мне это.
— Мне тоже, — признался я.
…Я посидел, помозговал насчет консульства. Идея, конечно, была беспомощной и хлопотной, но позволяла вроде бы действовать или хотя бы ощущать себя в действии. Я позвонил Леночке, попросил покопаться в справочниках и продиктовать мне все наличествующие в этой конторе телефоны.
— Не посольства — именно консульства.
Записал три номера, выбрал наугад один из них и стал прикидывать в уме канву предстоящего разговора. И в этот момент раздался громкий стук в дверь. Я откликнулся нерадушным приглашением входить, повернул голову и опешил: в комнату шагнул господин Куликов собственной персоной.
Пожалуй, явление президента всея Руси поразило бы меня гораздо меньше. На пару секунд я просто онемел и недвижно таращился на авантажную фигуру в двубортном мышиного цвета костюме. Потом перевел взгляд на двух мордоворотов, колышущихся позади в проеме, и настороженно сощурился. Куликов углядел, буркнул им командно: «Ждите там», — и перед носом закрыл дверь. Я наконец переварил изумление и привстал с кресла. При сложившихся отношениях рукопожатие представлялось совершенно неуместным, я ограничился коротким кивком и жестом предложил присаживаться. Он сел и засопел, чего-то выжидая. Глаза хмуро уперлись в меня. Куда-то из них подевался голубоватый оттенок: они точно подернулись тусклой пеленой и выглядели какими-то запотело-стальными.
— Чему обязан? — подчеркнуто сухо спросил я.
— Вот, — мрачно выжал из себя он, приподнялся и, положив на стол черный «дипломат», толчком пододвинул его ко мне. — Это ваше, как договаривались. А теперь отдайте, что должны.
Я непроизвольно потрогал гладкую кожу кейса и растерянно спросил:
— Что это?
— А то вы не знаете, — мрачно процедил он. — Давайте не будем тянуть волынку. Выкладывайте, что следует, и покончим на этом.
