— Как это? Вы это что?
Я увидел, как дружно повскакали с мест бравые мальчики, но он властным жестом понудил их недвижно замереть и повернул ко мне негодующее лицо:
— Что это с вами, дорогой? Вот так вдруг…
— У меня разболелась голова. И я не хочу больше говорить. Простите.
— Простить? — процедил Таги-заде. — Вы думаете, нас вот так запросто можно кинуть?
— Похоже, вас уже кинули, — пробурчал я и, высвободив руку, двинулся к лестнице, почти физически ощущая на спине пристальный взгляд. Я не стал оглядываться, чтобы удостовериться, гневным он был или растерянным.
Домой я вернулся в состоянии, близком к апатии. Механически что-то пожевал, выпил растворимого кофе, завалился на софу и закоченел в легкой дремоте. Наверное, с час я парил где-то в межзвездной пустоте, из которой меня выдернуло верещание телефона.
Услышав бодрый голос Шахова, я почувствовал себя виноватым. Дарья с ее злоключениями совершенно выветрилась из головы, будто ее и не было. Или было — в далекие незапамятные времена и не в моей жизни. Он поведал, что все в порядке, что вдовушка летит на свою вторую — а может, уже первую? — родину в боевом настрое.
— Так что забирай у меня поскорее кассету и копию заявления. Оригинал в прокуратуру я направлю завтра же. С депутатским запросом. И давайте, ребятки, поактивнее и оперативней. Дабы нам не плестись в хвосте событий.
— Угу, — вяло отозвался я. — Позвоню Ухову. Он заберет.
— Ты что-то квелый? — заметил Шахов. — Все не очухаешься? — И хохотнул: — Рад, что ты не в тюрьме. Но что-то все на грани ходишь. Держись подальше от разных сомнительных типов.
— Я и сам сомнительный тип, — буркнул я.
— Это точно. Ну ладно, сомнительные вы мои, действуйте.
Ухова я застал в редакции — и поморщился от нестерпимого давления на мои барабанные перепонки:
— Ну, старик! Обзвонился, никак тебя не найду. Сам-то не телишься. Я тут в абсолютном разброде. Набирается уйма прелюбопытного материала. Но мозги прямо-таки зашиваются. Происходит, как мы уже с тобой говорили, бурная перетасовка денег и ценных бумаг. Чую дурной запах, а откуда идет — не улавливаю. Понимаешь? Неразумные сделки, убыточные операции, странные, заведомо провальные акции — будто человек попросту задумал себя обанкротить. Но ведь не был он дураком, наш покойный Вайсман. И не мог начисто разом лишиться предпринимательского дара. Ну никак не могу пробраться к смыслу его последних предприятий. Не пойму, что он задумал. Цели, понимаешь, не вижу. Однако и криминала как будто тоже не просматривается. В конце концов, человек волен распоряжаться своим капиталом, как заблагорассудится. И даже пустить его по ветру.
— Тихо, Ник, тихо, — удалось мне наконец вклиниться в этот бурный словесный поток. — Человек действительно волен, если он волен. Вот тебе ключик от доброй черепахи Тортиллы. То бишь от Григория Рогова. Вообрази на секунду, что Вайсман скончался месяц назад, а может и чуть больше.
— Что-о-о?! — Я представил, как он разинул рот и растаращил глаза. — Ты это серьезно?
— Куда серьезней. Есть у меня такая версия. И не с потолка. Попробуй поплясать от нее — может, что-то вытанцуется.
— Гриша! — завопил он после минутной паузы. — Да ты… да ты понимаешь, что это такое. А я… черт, я даже не задумался, почему два-три серьезных договора, которые видел, оформлены по генеральной доверенности. Гриша, это — бомба!
— Тише, тише, — повторил я. — Не торопись дергать детонатор. И кто же это доверенное лицо?
— Минутку… Сейчас. Вот: некая Берг Инга Марковна.
— Ясно, — пробурчал я, хотя не понимал, что мне сделалось ясно.
— Гриша, ты мне нужен. К черту твой дурацкий отпуск! Подключайся. Мы с тобой…
— Нет, Ник, ты один. Без меня.
— Погоди. Так не пойдет.
— Пойдет. Да и зачем тебе я? Это совершенно не мой профиль. Ты ведь знаешь, в твоих финансовых потоках я плаваю как топор. Авизо с девизой путаю. Нет, Николай Николаевич, твоя тема — тебе и выступать. Копай. Через неделю я выйду, помозгуем. Подброшу тебе пару вопросов и помогу обосновать, если будет нужно.
— Но как же так? — запротестовал он. — Ведь ты все это зачинал.
— Это личное, Ник. Потом как-нибудь объясню. А пока, не теряя времени, мотай к Шахову. Получишь еще дополнительную информацию к размышлению.
Я положил трубку и поплелся на кухню за очередной порцией кофе. Инга Берг, Инга Берг… Какое звучное имя, подумал я. Надо бы незамедлительно сообщить Дарье: немецкой юстиции, пожалуй, не мешало бы присмотреться к своей новообретенной соотечественнице и хорошенько ее потрясти. А еще следует сказать Нику, чтобы составил обстоятельный перечень сделок, провернутых этой альтэр эго покойного Вайсмана. Нет, не сейчас, остановил я себя. Потом, завтра. На сегодня у меня были другие проблемы, и видит бог, до чего же мне хотелось закатиться, умчаться далеко-далеко, за тридевять земель в тридесятое царство — куда-нибудь подальше от того, что мне предстояло.
В девять я наконец раскачался и набрал номер ее телефона. И как предполагал, удостоился рассерженной отповеди:
— Вот уж не думала, что ты будешь столь назойлив. Нет, говорить нам больше не о чем. Все сказано. Я не знаю никаких важных предметов, которые нам с тобой надо обсуждать. И не вздумай приезжать — я не открою.
Переждав час с лишком, я отправился на встречу с тем, что мне предстояло.
По моим прошлым наблюдениям, дом на Ленинградском погружался в сон уже к одиннадцати. Когда я подъехал, действительно светилось лишь около десятка окон, в том числе и то, на которое мне однажды указывали — на пятом ярусе, третье справа. У меня не имелось какого-либо продуманного плана. Я просто вошел в подъезд и пехом двинулся вверх по лестнице, перебирая в уме различные дурацкие фокусы — от срочной депеши до протечки у соседей. И вдруг распределительный щит на второй площадке что-то смутно расшевелил в памяти. Слышал ли, вычитал ли где, сам ли придумал? Я усмехнулся: еще немного, и голова моя превратится в кладезь криминальных опытов. Устройство было до нелепости примитивное — точно такое располагалось у меня в парадном, и при надобности я легко залезал в него без ключа.
Я вернулся к машине, отыскал в багажнике миниатюрные, узконосые плоскогубцы и уже на лифте поднялся на нужный этаж. Просунуть губки нехитрой отмычки в широкую круглую скважину, прихватить торчащий штырек, повернуть, откинув прикрепленную к нему задвижку, — все это заняло не больше четырех секунд. Оставалось только просчитать счетчик — и вырубить электричество.
Некоторое время царила полная тишь. Затем я различил бряканье цепочки и замка первой двери, и наконец лязгнули запоры наружной, металлической. Едва она чуть подалась вперед, я ухватил за ручку и резко рванул на себя. Раздался сдавленный вскрик, и выдернутая Наталья влетела в мои объятия. Я сгреб ее в охапку, втащил в коридор и, нащупав сбоку в стене какую-то дверь — похоже, в ванную, — впихнул туда и задвинул щеколду. Потом зайцем метнулся к порогу, включил свет и, переведя дух, выпустил пленницу.
