Гром грянул, когда настало время переезжать.
– Какие твои вещи? – деловито спросил Лопухин, оглядывая коробки.
– Вот эти. И эти, – пальчиком указала Ада.
– В машину, – велел муж грузчикам.
Ада ехала следом за грузовиком в его «Тойоте». К ее огромному удивлению, свернули они вовсе не в ту сторону, где, как она знала, находится их новое жилье.
– Так что, короче? – безразлично спросила она.
– Именно, – кивнул Лопухин.
Опомнилась она только у подъезда отчего дома. Вылезла из машины, оглядела двор, знакомый с детства, и растерянно спросила:
– Куда это мы приехали? Я не понимаю…
– Здесь будешь жить ты. А я буду жить там. На новой квартире. Месяц назад я подал на развод. Кстати, вот повестка в суд.
Ада с изумлением взяла протянутую бумажку:
– Я не понимаю…
– Стасу уже семнадцать. Он окончил школу, поступил в художественное училище. Свой отцовский долг я выполнил, – с усмешкой сказал Лопухин. – Еще год ты будешь получать от меня алименты. Не обижайся, что сумма будет незначительная. По документам моя зарплата на фирме у Рябова довольно-таки скромная.
– Я не понимаю…
– А ты никогда не отличалась сообразительностью, – довольно потер руки Лопухин. – Я хочу начать новую жизнь. А сейчас как раз подходящий момент. Переезд и все такое прочее. По-моему, наш брак себя исчерпал, – сказал он точно таким же тоном, каким пообещал когда-то подарить ей весь мир.
Ада вдруг опомнилась и запротестовала:
– Я не буду здесь жить! В конце концов, я твоя жена! Я имею право!
– Быть может, ты договоришься с грузчиками?
Ада беспомощно оглянулась. Дюжие мужики уже таскали коробки в подъезд. Стаса в Москве не было. У мамы он перенял привычку отстраняться от таких событий, как ремонт, переезд, решение жизненно важных проблем. Поступив в училище, Стас уехал отдыхать на юг с компанией закадычных друзей из богемной среды. Ее мама недавно умерла, отец болел. Она была теперь одна, совсем одна. Маленькая, беспомощная. Но уже не принцесса.
Лопухин проследил, как унесли последние ее вещи, и сказал:
– Все, до свиданья. Встретимся в суде.
– Я не дам тебе развод.
– А куда ты денешься? – рассмеялся Вячеслав Валентинович. – Стас уже не ребенок, а ты не на инвалидности, вполне можешь себя содержать. Скажу тебе, как юрист: без шансов. Нас разведут вмиг. Не спрашивая твоего согласия. Все, дорогая! Я ушел! Желаю тебе счастья в личной жизни.
И, весело насвистывая, юрисконсульт полез в свою «Тойоту». Сегодня он был трезв, как стекло.
– За это заплатишь! – вслед ему крикнула Ада.
Лопухин только рассмеялся…Разумеется, она кинулась к Люсе. А куда же еще?
– Ты должна с ним судиться, – решительно сказала та. – Мало ли, на кого записано имущество и кто где прописан! Ты была его женой, и по закону, вам со Стасом принадлежит большая часть. Въезжай в его квартиру и живи.
Ада представила себе картину. Она и Лопухин, будучи в разводе, живут на одной жилплощади. Кто кого первым доведет до сумасшествия? За свой рассудок она не ручалась. Назло ей бывший муж будет пьянствовать и устраивать оргии. Квартира двухкомнатная, она постоянно будет сталкиваться с его подружками и пьяными гостями. О! Ее бывший муж умеет устраивать ад! Кому как не ей это знать! Меж тем у отца ее никто не тронет. Сын, узнав о случившемся, только плечами пожал:
– В трехкомнатной мне будет лучше. Маленькую комнату я беру под мастерскую.
Его все равно целыми днями не было дома. И Ада сказала:
– Нет. Кто кого пересидит: это не по мне. Квартиру пусть забирает. А вот дачу жалко. Но с другой стороны, дача у меня есть. Помнишь тот дом? В деревне?
Люся невольно вздрогнула.
– Мы его продали, – равнодушно сказала Ада. – Добавили денег, купил дачу поближе к Москве. Это, конечно, не бог весть что, но жить там можно. Лопухинский особняк мне ни к чему. Разве что продать? Но ведь надо судиться. Мой бывший муж все-таки юрист. У них с мачехой было четыре слушания.
– Сколько? – удивленно округлила рот Люся.
– Их четыре раза вызывали в суд, – равнодушно сказала Ада. – И это не предел. Я знаю своего бывшего мужа. Боюсь, мне такого не выдержать. Я привыкла жить тихо, спокойно. Нет, каков мерзавец! А ведь это я устроила его на работу! Ну, конечно! Работа! – и она просительно посмотрела на подругу: – Поможешь?
Люся кивнула. Но, к ее удивлению, на этот раз любимый Петя ответил резко:
– Я тебя не понимаю. Сначала ты за него просишь, потом говоришь, что он плохой человек и его надо уволить.
– Он плохо поступил с Адой! – горячо сказала Люся.
– По-твоему, я должен уволить его с работы за то, что он плохо поступил с твоей подругой? – на лице у Петра Рябова мелькнула усмешка. – Дорогая, это все ваши бабские игры, я в них не участвую.
– Петя, – всплеснула руками Люся, – как ты можешь?
– Плохой человек, хороший человек – это не те категории, которыми мыслят в бизнесе. Для кого-то я тоже плохой человек. Некоторые, например, думают, что меня неплохо было бы убить.
– Петя!
– Что захлопала крыльями? Это тебя не волнует?
Люся растерялась. За последние пять лет муж изменился. Очень. Нет, он не стал меньше любить ее или Асю. Но его взгляд на людей и окружающую действительность изменился. Порог родного дома стал теперь границей между двумя государствами: Фирма и Семья. Законы в них были разные. Оба государства были независимы, но влиять друг на друга не могли. Для Рябова теперь все люди делились на равных и тех, кто ниже. Значительно ниже. Дружеских отношений у него не было ни с кем, все, что происходило между ним и равными, можно было отнести к разряду сделок. Даже крестины Рябовым сына партнера по бизнесу. Люся, стоя в церкви, тихо плакала. От умиления. Рябов мысленно подсчитывал прибыль. От сделки. Причем, это не было бесчеловечно. Это было нормально. Стоящий рядом с купелью счастливый отец, умиляясь, машинально занимался тем же. Мысленно подсчитывал прибыль. Оба любили своих жен, обожали детей, и были ничуть не хуже тех, кто крестил детей в этой же церкви до того и будет крестить после. Просто Рябов и иже с ним мыслили другими категориями. Люся же никак не могла этого принять, и ее отношения с мужем не теплели. Напротив. Рябов закрыл для себя тему «личная жизнь». Любовниц у него не было, Люся это знала. Любому, кто посмел бы обидеть Асю, Рябов голову бы оторвал. И это она знала. Но отчего-то мучилась. Непониманием. Она хотела, чтобы всем было хорошо, но жизнь все время доказывала ей, что это невозможно. Хорошо ты делаешь кому-то лишь одним способом: отбирая это хорошо у другого. А как определить, кто достоин, а кто нет?
Взять, к примеру, Аду. Почему бы ей не пойти работать? Не выпрашивать деньги у бывшего мужа, у сына, у подруг, измышляя какую-то ложь, болезни, страдания, а попытаться применить свои способности, а вдруг да получится? Преодолеть свой страх. Да, она больше двадцати лет сидит дома, но попробовать-то можно! Для Люси, к примеру, самые счастливые времена были, когда она работала. Она была при деле. Но с переездом на Рублевку все кончилось. Она стала барыней. Люся пыталась было установить контакт с прислугой. К первой домработнице была добра, пристроила и ее сына, и к внучке относилась, как к родной, заваливала подарками. Кончилось тем, что домработница перестала выполнять свои непосредственные обязанности. К примеру, делать уборку в доме. Сидела целыми днями в гостиной, попивала хозяйский кофе, да с коньячком, и рассуждала о жизни. В конце концов стало не понятно, кто в доме прислуга.
