Лучано не пресытился жизнью — ему нравится вкусно есть и делать детей секретаршам. Потеряв в вокале, он не лишился ни грана мужского обаяния, и близость женщины волнует его не меньше, чем музыка. А по-моему, даже больше… Он вкрадчивый, нежный, страстный, большой и теплый и, вероятно, совершенно неотразим в личном общении. Что ж, наверное, так и должен заканчиваться путь настоящего мужика.
В финале мы устроили Паваротти и стоячий партер, и стоячий амфитеатр, и стоячий балкон… Лично мне удалось и поплакать, и отбить руки, умоляя о «бисах», и навизжаться при первых звуках О, sole mio, и охрипнуть, подпевая «ля-ля-а, ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля-а-а!!!» на финальной «Травиате», и ощутить, что сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь… и т. д. и т. п. — в общем, проделать все, что положено, ибо концерт Паваротти — это один из самых крупных праздников в жизни человеческой. Нам страшно повезло, что такой праздник на нашей улице был.
Паваротти относится к редкому числу вещей и явлений, которые любишь безоглядно и радостно. Какое поразительно живое лицо, какая потрясающая улыбка, как пытливо он всматривается, проникновенно грустит, лучезарно ликует… На этом упругом голосе покачиваешься, будто ангел на облаке или лодка на волне.
Паваротти по-прежнему велик, как солнце (хоть и заметно похудел), по-прежнему горяч, как солнце (хотя оба светила, увы, остывают), и прекрасен, словно закат над морем. Паваротти — это счастье. Каждый его концерт продлевает слушателям жизнь года на два. Ах, если бы это правило распространялось и на него самого!.. Пусть живет вечно. Пусть поет вечно. Пусть делает вид, что уходит, — только бы всегда возвращался. Пускай «чао» — лишь бы не «баста». Не может быть, чтобы мы видели его обтянутую фраком спину в последний раз. Это слишком жестоко.
Он улетел и ничего не обещал, но вдруг он все-таки вернется?..
_____
АНДРЮША ВСЕЯ РУСИ
К 60-летнему юбилею Андрея Миронова
Кому дано познать природу совершенства — его бедную, сиротскую, несовершенную природу?.. Андрей Миронов, отлитый природой, как пуля, — ни убавить, ни прибавить, обыкновенное чудо нашего театра и кино, объект восторженной романтизации девяноста процентов гражданок Советского Союза от семи до семидесяти включительно (школьницы, обожавшие Миронова, взрослели, выходили замуж и давали первенцам ласковое имя Андрюша, а им на смену уже подтягивалась свежая поросль фанатичных «миронисток»), так вот этот человек был живым собранием противоречий и состоял сплошь из несостыковок — иногда комичных, иногда трагических.
Он родился седьмого марта, но веселые родители притянули дату появления сына на свет к популярному празднику: мол, вот вам, товарищи женщины, лучший подарок всех времен и народов. Положение обязывало — пришлось соответствовать…
Андрею следовало бы, конечно, носить фамилию отца, да он и был записан в метрике Менакером — до момента поступления в школу. Сорок восьмой год не располагал хвастаться еврейскими корнями. Так — прямо скажем, не от большой радости — возникло праздничное словосочетание «Андрей Миронов».
Его дед с отцовской стороны, Семен Исаакович, владел домом на Большом проспекте в Петербурге, а Андрей, как рассказывала мне Мария Владимировна Миронова (к чему искать иные источники?), всю жизнь боялся «остаться с голым задом на снегу». Однажды и остался, когда вследствие скоропалительного брака потерял только что отстроенную кооперативную квартиру на Герцена. Нормальное совковое существование, но именно Андрею почему-то ужасно не шло все «нормальное» и совковое.
Никогда не грешил пошлостью, но при этом работал в одном из самых пошлых — и тогда, и теперь — московских театров…
Обладал огромным драматическим талантом и просто не успел его реализовать — спрос на «Бабочку крылышками…» оказался выше. Впрочем, «Бабочкой…» тоже владел превосходно…
Как некий херувим, он несколько занес нам песен райских, и с тех пор в этой стране без них не обходится ни один праздник, однако сам херувим, несмотря на показную легкокрылость, всю жизнь боролся с лишним весом…
Людям приносил праздник, себе доставлял боль — проклятый фурункулез (Миронов и фурункулез — вроде бы две вещи несовместные) не только требовал изводить пуды грима — порой даже мешал двигаться…
Говорят, народ любит Миронова по-прежнему, тем не менее год назад с могилы на Ваганькове украли бронзовую ограду. Цветные металлы все-таки любимы нежнее…
Кстати, и по поводу женщин: ни про одну из его вдов — официальных или волонтерок — нельзя сказать: она была достойна Миронова, а он наверняка состоялся с ней как мужчина. Не везло, что поделаешь. И когда появилась первая посвященная Андрею полноценная книга (не просто сборник воспоминаний), вокруг нее разгорелся гадкий, гнусный, свинский скандал. То есть, скорее всего, буддистка и фантазерка Татьяна Егорова написала чистую правду. Свою правду. Наши возлюбленные суть плоды нашего же творчества. Мы видим любимых не такими, какие они есть, а такими, каковы мы сами…
Миронов был не солнцем, как его часто называют, а, скорее, луной — с ее вечно темным, сокрытым от любопытных глаз боком. И до сих пор колебания его небесного тела вызывают на Земле приливы радости, нежности, восхищения и печали…
_____
В ЧЕТВЕРГ И БОЛЬШЕ НИКОГДА
«Страсти Христовы» нельзя вынести дважды.
Но один раз это надо сделать обязательно.
Я смотрела фильм Мела Гибсона в первый день его широкой московской презентации, в Чистый четверг Страстной недели, на самом оживленном, по логике вещей, сеансе — в 19–00, но зал был пуст. Вопиюще, космически пуст. Нас собралось, в лучшем случае, полсотни. Из них человек тридцать — с поп-корном, колой, неотключенными мобильниками, с шуточками-прибауточками… Восставать против этого — значит вести себя, как злобные старухи, изгоняющие из храма девчонок в джинсах. Поп-корн не имеет значения. Мобильник не тянет на святотатство. А жалкое пересмешничанье утихает к третьей минуте. И скоро, очень скоро женщины в зале начинают плакать. Обильно, по-настоящему. После сеанса минут десять уходит на ликвидацию черных подтеков. Сидят дамы, уставившись невидящими глазами в пудреницу…
Меж тем слезы женские — вода. Слишком часто в этой жизни мы оплакиваем самих себя, и вообще — что может смыть влага, пролитая в кинотеатре? Мне показалось, что «Страсти Христовы» надо смотреть с сухими глазами. Я не могу объяснить это чувство, но оно, конечно, больше отчаянного, партизанского: «Не дождутся, гады!» Хотя и это есть. После «Страстей Христовых» не становишься лучше и только острее чувствуешь всю нехристианскую низость собственной натуры. Любить Христа — легко, какая в том заслуга? Но как простить его мучителей? Куда я дену темную, прямо-таки ветхозаветную ненависть к ортодоксу Каиафе, упрямому, как его осел, однако гораздо более жестокому? Во что могу я переплавить яростное желание скосить волосатую римскую солдатню одной автоматной очередью? Если мне хочется залепить пощечину ржущему в толпе иудею, если мне мало огня небесного — такой гнев кипит в моей душе, — какая я христианка? Разве мне отмщение? Разве Христос завещал кому-то поквитаться за него?..
