Трис с вытаращенными глазами поворачивается ко мне, очевидно, не веря собственным ушам. Я игнорирую ее.
– Я смогу отключить систему безопасности, но мне нужно будет немного сыворотки Товарищества. Ты можешь ее получить?
– Я добуду ее, – улыбается Нита. – Я дам тебе знать о дате выступления. Ладно, Реджи, давай-ка выйдем, ребятам надо поговорить.
Реджи кивает нам, а затем они с Нитой покидают комнату.
Трис скрещивает руки на груди, словно защищаясь от меня.
– Не могу поверить, Тобиас! – восклицает она. – Нита врет. Как же ты ничего не замечаешь?
– Я умею распознавать ложь. А твое мнение предвзято. Например, в тебе говорит ревность.
– Нет, – она хмуро глядит на меня. – Но все понятно с первого взгляда: она явно что-то скрывает. На твоем месте я бы стремглав бежала от людей, которые собираются тебя во что-то втянуть.
– Куда мне до тебя, – возражаю я. – Трис, они убили твоих родителей, ты же не забыла?
– Я не утверждала, что собираюсь сидеть сложа руки, – отрезает она. – Но я принимаю решения сама.
– Трис, я привел тебя сюда только потому, что хотел быть честным, а не за тем, чтобы ты высказывала свои поспешные суждения. Хватит указывать мне, что я неправ.
– Помнишь, что случилось в прошлый раз, когда ты не поверил моим «поспешным суждениям»? – холодно спрашивает Трис. – Тогда тебе пришлось убедиться, что я не ошиблась. А видео с Эдит Прайор? А Эвелин? Было то же самое.
– Конечно. Ты у нас идеальная, – взрываюсь я. – Особенно тогда, когда безоружная влезала во всякие опасные ситуации. Или тогда, когда врала мне, что не отправишься на смерть в штаб-квартиру эрудитов. А как насчет Питера?
– Не смей, – тычет она пальцем мне в лицо, и я чувствую себя как ребенок, получивший выговор от взрослого. – Ты не способен видеть, к чему приводит твоя горячность. Ты бросился к Эвелин, потому что был в отчаянии из-за родителей, теперь ты собираешься присоединиться к… этим. И только потому, что ты отчаянно не хочешь, чтобы тебя считали «поврежденным».
Это слово бьет меня как хлыстом.
– Я не поврежденный, – стараюсь говорить спокойно. – Никогда не думал, что ты настолько не веришь в меня, что начнешь уговаривать не доверять самому себе. Знаешь, мне не нужны твои разрешения.
Иду к двери, и, когда моя ладонь уже касается ее ручки, Трис кричит мне вдогонку:
– Уходить, пытаясь таким образом оставить за собой последнее слово, это так по-взрослому.
– Как и подозревать, что на мои действия влияет внешность Ниты, – отвечаю я. – Думаю, мы квиты.
И выхожу из комнаты. Я не капризный мальчик, действующий под влиянием отчаяния и кидающийся к первому, кто меня поманит. Я не поврежденный.
26. Трис
Приникаю к окуляру микроскопа. Лужица темно-оранжевой сыворотки расплывается перед моими глазами. Я была так занята разоблачением Ниты, что чуть было не упустила рациональное зерно в ее лживых заявлениях: для того, чтобы получить формулу сыворотки, Бюро должно было само разработать ее. Только потом передать Джанин. Отодвигаюсь от микроскопа. Интересно, зачем Джанин согласилась сотрудничать с Бюро, если единственное, чего она хотела, это остаться в городе и держаться как можно дальше от них?
Впрочем, можно предположить, что у них была общая цель. Например: и Джанин, и Бюро хотели, чтобы эксперимент продолжался, и они были готовы пожертвовать жизнями невинных людей. А я-то уже надеялась, что это место может стать моим домом. Оказывается, я попала в логово настоящих убийц. Отшатываюсь от микроскопа и с волнением покидаю комнату.
Не обращая внимания на встречных людей, я бреду по коридорам Резиденции Бюро все дальше и дальше, пробираясь по норе зверя. В голове звучат слова, сказанные мной Кристине: «Может, это место станет нашим домом…» Им эхом отвечает голос Тобиаса: «Они убили твоих родителей!»
Не знаю, куда я иду, просто хочу выбраться из замкнутого пространства на воздух. Сжимаю пропуск в руке и, прошмыгнув через КПП, направляюсь к скульптуре.
Сейчас здесь нет яркого солнечного света, только вода продолжает каждую секунду падать на каменную плиту. Некоторое время стою и наблюдаю за этим. А потом замечаю своего брата на противоположной стороне.
– Ты в порядке? – осторожно спрашивает он.
Нет, я совсем не в порядке. Мне не хочется никуда уходить с этого безлюдного места, отличающегося от всех остальных в этом здании своей надежностью, правдивостью и тем, что оно никем не контролируется. Еще пару минут назад я была уверена, что такого здесь не существует.
– Нет, – отвечаю я Калебу.
Он огибает камень и приближается ко мне.
– А что случилось?
– Что случилось? – смеюсь я. – Скажу тебе одно: я только что узнала, что ты не самый большой подлец на свете.
Сажусь на корточки и хватаюсь за голову. Я как будто оцепенела и от этого ступора прихожу в еще больший ужас. Бюро несет ответственность за смерть моих родителей. Чтобы поверить, я снова и снова это повторяю. Что-то со мной не так.
– А, – говорит он. – Я… мне очень жаль.
Я тихонько фыркаю.
– Знаешь, что однажды сказала мне мама? – спрашивает он, и то, как непринужденно он произносит слово «мама», заставляет меня поморщиться. – Она сказала, что внутри каждого человека прячется какое-то зло. И если ты хочешь сделать первый шаг, чтобы полюбить кого-то, тебе следует признать зло в самом себе, чтобы быть в состоянии простить другого.
– Ты хочешь, чтобы я тебя простила? – тупо спрашиваю я и встаю на ноги. – Знаешь, Калеб, возможно, я и совершала плохие поступки, но я бы никогда не повела тебя на твою собственную казнь.
– Ты не можешь этого знать, – говорит он, и его голос звучит жалобно, словно он умоляет меня согласиться с тем, что ничем не отличается от меня. – Ты просто не представляешь, как Джанин умела убеждать.
Что-то щелкает внутри меня, и я даю ему пощечину. Все, что я знаю, так это то, как эрудиты сорвали с меня часы и ботинки и привязали к столу, собираясь убить. К столу, который, возможно, подготовил для этого Калеб.
Я надеялась, что выплеснула свой гнев. Но когда я вижу, как он отшатывается, прижимая руку к щеке, меня охватывает такая злость, что хватаю его за ворот рубахи и трясу так, что он стукается о каменную плиту. Я кричу ему, что он трус и предатель и что я убью его, убью и все.
Одна из охранниц подбегает ко мне, хватает за руку, и наваждение спадает. Я отпускаю рубашку Калеба, рука саднит от боли, поворачиваюсь и ухожу.
В лаборатории на пустой стул накинут бежевый свитер, его рукава свисают до полу. Я еще ни разу не встречала руководителя Мэтью. Подозреваю, что сам Мэтью делает всю реальную работу. Сажусь прямо на свитер и осматриваю костяшки пальцев. Они покрыты кровоточащими ссадинами. Калебу сейчас тоже несладко. Вот так устроен наш мир.
