Мила уже взяла себя в руки. Да, действительно, нетипичная история, муж любит и жену и ребенка, и даже тёшу, которая сама отдавала себе отчёт, что вела себя неподобающим образом. При этом мягкий, щедрый. Просто принц из сказки! Может, потому что его уже нет в живых? Алексей не спрашивал о том, от чего умер неизвестный ему Андреас, боялся услышать историю про автомобильную аварию, уже не рад был завязавшейся беседе и больше вслушивался в звучание голоса, чем в содержание рассказа. Его собственная трагедия никак не оставляла его, а ведь прошло уже пять лет.
– Рак. Сгорел за три месяца. Вот так. И главное, Наташа ничего не говорила, позвонила мне неделю назад, он уже в коме был. А я приехать никак не могла, у меня конференция, я химик, готовила эту конференцию целый год. Вы меня осуждаете?
– Да нет, что Вы! – уверил расстроенную женщину Алексей. Приятная, действительно милая, но достаточно жёсткая, со сложным характером. Видимо, сказалась жизнь без мужа, но был же какой-то друг.
Мила рассказывала, рассказывала, понятное дело, ей надо было выговориться, выплеснуть всё, что накопилось на душе, чтобы опять стать сильной и чтобы дочь могла на нее опереться.
– Я даже ничего не спрашиваю про Вас… – Мила виновато улыбнулась.
– Да что вы, понятно, Вам сейчас не до меня. Я живу в Германии уже пять лет, воспитываю двоих детей, так вышло, – последние слова, может быть, сказал резче, чем нужно было, чтобы пресечь все ненужные расспросы. Хотя и так было ясно, Мила не будет навязчивой.
– А Вы дадите мне свой номер телефона? Я Вам позвоню, когда будет время, хорошо? Я Вам очень благодарна, Алеша, за то, что выслушали, поддержали. Вы меня простите за такие вот откровения, но Вы, действительно, первый, кому я вот так всё это рассказываю.
Они ещё долго разговаривали, в основном говорила Мила, вспоминала Андреаса, то, как была несправедлива к нему.
– Мы с Вами попрощаемся в самолете, хорошо? – она достала пудреницу и начала приводить себя в порядок.
– Конечно. Как скажете.
Алексей передал Миле свою визитную карточку, не веря, что та когда-нибудь воспользуется ею, а он и сам не знал, хотел бы он, чтобы Мила ему позвонила. Сложно сказать. Его жизнь уже устоялась, пришла в какое-то равновесие. Хочет ли он что-либо менять, даже вот с этой приятной женщиной?
Он всё же увидел Милу, уже выходя после таможенного досмотра. Он видел, как кинулась к ней молодая беременная женщина, с огромным животом, разрыдалась, обнимая мать. Мила не плакала, она гладила дочь по голове и только повторяла:
– Ну, будет, будет, мы с тобой сильные, мы всё переживем, тебе ещё месяц ходить, главное, что с тобой твои дети.
– Ой, мама… – задыхалась девушка.
– Ну, всё, прекрати, сейчас нужно собраться, мы должны похоронить Андреаса и придумать, как нам жить дальше.
Ничего сейчас в этой женщине не напоминало плачущую Милу из самолета. Перед Алексеем стояла скорее предпринимательша. Вот и давай ярлыки этим бабам.
18
Алексей рассказал вкратце и тут же пожалел, зачем разоткровенничался, но Зоя не стала расспрашивать дальше. Почему один, где эта самая Мила, которая так ему понравилась.
– Зоя, мне хорошо одному. Сначала я очень тосковал по Нине, просто непереносимо тосковал. Девчонки вроде бы должны были меня спасать, а они, наоборот, только напоминали. Это, знаешь, такая ситуация сложилась: мы и вместе не могли, все нам о Нине напоминало, и друг без друга задыхались, искали друг друга, бежали навстречу, если вдруг приходилось расставаться, – казалось, что станет легче, а легче не было. В какой-то момент нам показалось, что нас связывала только Нина, без неё ничего смысла не имеет. В общем, как тот период пережили, сам не знаю. Первой Ида в себя пришла. Даже не ожидал, ты же помнишь, в каком состоянии её сюда привез. Я же пытался как-то устроиться, а она девчонками занималась, язык учила, с Алькой же нужно было разговаривать. Самой большой поддержкой для меня была.
Потом вроде мы все успокоились, нам стало хорошо вместе, девчонки за меня очень цеплялись, а вот я понял, что уже открыт для новых отношений. Вот тогда и появилась Мила, и девицы мои захлопнули ту дверцу с таким грохотом, что до сих пор шум в ушах отдаётся. Я понял, что потерять их уже не смогу. Да какая там Мила? Главное же, чтобы они были рядом! Так тогда казалось. И вот, вылетели из гнезда обе, вспоминают про меня раз в неделю, это от силы. И что? Я один, но я уже привык, у меня свои привычки, и лет уже…
– Лет? Каких там лет?
– Лет для начала новых отношений, для привыкания, для компромиссов. Ведь я давно живу так, как мне хочется. А тут вольно или невольно, а все равно придется подстраиваться. Это помнишь, ты мне про свою заводскую сотрудницу Любу рассказывала. Вот ведь тётка, не только к мужику приспособилась, но и ко всей его семье! Как, кстати, у неё жизнь сложилась?
– А как сложилась. Семья есть семья. И если она не твоя, то значит – ты чужая. И нечего к ней приспосабливаться. А вот так она подле чужой жизни и прожила. Он так и жил с женой, а она бегала туда, полы мыла да готовила по выходным. Потом жена его заболела, так Любка за ней, лежачей, ухаживала. А померла она, Соломон Ефимыч на нашей Любе женился. Только ему было на тот момент семьдесят лет, а ей пятьдесят семь. И получила она старика, выработанного, его взрослых детей, которым наша Люба была никак не нужна, более того, вклинилась в их планы на наследство. И ты знаешь, что интересно, после того, как в ЗАГС она сходила, как-то сдала сразу. Сморщилась как-то вся, потухла, я тогда уже главным бухгалтером работала, а Любаня частенько к нам забегала. Так, мимо несётся, то девчонкам огурчиков с огорода занесет, то варенья баночку. И вот села, губами шамкает, а ведь не так уж и лет ей тогда много было, ну что такое пятьдесят семь, а она уже в платочке, на цветастом платье кофта джерсовая, чулки хлопковые. Что ж говорю, Любаша, у тебя как завод вроде бы вышел, раньше ты в капроне да на каблуках бегала. А кому теперь, отвечает, мои каблуки нужны, Ефимыч видит плохо, ходит ещё хуже. Тяжело с ним стало. Да и вообще, Зойка, столько лет я за него боролась, ведь всех, как мух, отгоняла от него с мухобойкой, и что? В итоге получила старого больного мужика. Да и любовь эта вечная в кабинете на столе. За что страдания принимала? Всё чего-то ждала, терпела. – «Так ведь дождалась?» – спрашиваю. – Ой, не знаю, жизнь-то прошла. Мимо прошла она, понимаешь. Никогда не чувствовала своего возраста, а тут вдруг поняла – там кольнёт, здесь, а в итоге стакан воды некому будет подать.
– Можно подумать, у меня есть кому подать!
– Не сравнивай. У тебя всё хорошо, поэтому твои девицы и не волнуются за тебя. То, что далеко ты, это плохо. Да и то, что мы с Василием землю свою бросили, тоже не дело. Вроде с сыном, вроде как лучше хотели, а вот нельзя от корней отрываться. То есть можно, конечно, всё можно, только нелегко. Согласен со мной?
Алексей приобнял сестру.
– Пойду, пройдусь перед сном, – он вышел из комнаты.
