От веселых мыслей женщину отвлек Влад, просунувший голову в дверь:
– Оганезова не можем найти. У тебя один номер его мобильника? Вроде у него их два.
– Сейчас посмотрю, – Катерина потянулась за записной книжной. – Но он к трем должен подъехать.
– Точно?
– Точно, точно. Я слышала, с ним сегодня Главный по телефону говорил. А тебе-то что?
– Да парень у нас тут приблудился с острым животом. На УЗИ все чисто, а анализы подозрение на аппендицит дают. Не пропустить бы.
– И вы что?
– Что, что. Заяц говорит, пусть домой себе отправляется и в следующий раз смотрит, что ест. А мне чего-то неспокойно. Короче, пока положили его, понаблюдаем. Хорошо бы нас Оганезов рассудил.
– Родственники-то ничего, не против за койко-день платить?
– А зачем они его к нам привезли? Везли бы вон в Склиф, а лучше в Первую Градскую. Там в коридоре хорошо на каталочке лежать – продувает, воздух свежий. Не скучно опять же – то медсестра больных шугает, то кто-то от болей стонет.
– Да ладно тебе, никто уже в коридорах не лежит, вспомнил тоже. Не Екатерининский дворец, это ясно, удобства в конце коридора, но в целом…
– Катерина, – строго напомнил Влад, встав у нее над душой, – я в Первой Градской дежурантом работаю. Не учи ученого!
– Вот, нашла два телефона! Звони.
– Хороший ты все ж парень, Мельникова.
– Попрошу не оскорблять, – сурово заметила женщина и рассмеялась.
– Это ж я любя, – и, уже выходя, добавил: – Тебя, кстати, Ленка твоя искала, просила забежать, как пауза будет.
– Спасибо, сейчас, истории допишу.
8
– Лен, у тебя там пациентка? – Мельникова приоткрыла дверь Лениного кабинета. Она сразу обратила внимание на девушку с измученным лицом на диванчике у входа. – Попозже зайдешь, я у себя.
Кузнецова выскочила из-за стола, как будто испугалась, что Катя сейчас повернется и уйдет. Ох, Ленка, Ленка. Кате не хотелось идти в гинекологию. Понятное дело, ничего здесь не стряслось, просто Ленке худо. И сейчас Катерине в очередной раз придется выслушивать, какая сволочь этот Руслан, а с ним и все мужики, вместе взятые. Женщина превращалась в заезженную пластинку. С другой стороны, куда деваться, кто ж ее еще выслушает. И потом, такое узнать про мужика, которого практически мужем считала…
– Нет, нет, она на УЗИ, ждем, когда мочевой пузырь заполнится. Давай заходи! – Лена закрыла кабинет на ключ, чтобы никто не беспокоил. – Пьет хотя бы?
– Ну да, с бутылкой сидит, – Кате не понравилось это запирание двери на ключ, но что делать: не дай бог в такую ситуацию попасть.
– Вот и пусть посидит! Да ты присаживайся, присаживайся, – Лена отодвинула для Кати стул.
Вечная хохотушка, Ленка за последнее время превратилась в другого человека. Она села на диван напротив подруги.
– Да я просто так, поговорить. Знаешь, тяжело, Кать. Вот ведь жизнь. Этот Руслан, гад, из башки не идет. Понимаешь, музыку в машине слушать не могу: что ни песня, все про любовь. Раньше внимания не обращала, а сейчас прям внутри все раздирает! Теперь у меня в машине исключительно тяжелый металл играет. Мама тут с собой потащила в консерваторию, говорит, тебе развеяться надо. Так как органист первые аккорды взял, у меня из глаз слезы ручьем потекли. Кать, ты помнишь, когда я последний раз плакала?
– Я и первый раз не помню. Ты вроде и плакать не умеешь.
– Оказывается, умею. Но было бы из-за кого! В общем, лекарство нашла одно – стихи. Знаешь, очень успокаивает. Прямо хожу и про себя, как речевки, отстукиваю.
– Кого читаешь, Цветаеву?
– Нет, у Татьяны нашла Андрея Дементьева. Просто лежал сверху.
Катя сразу начала вдохновенно декламировать:
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.
– Вот! Именно! – воскликнула Лена. – Ведь как же здорово. Только все почему-то помнят последнее четверостишье. А на мой взгляд, самое сильное здесь другое:
Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Ели то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.
– Гениально? – уверенно спросила Лена, сверкая глазами.
– Не то слово, – кивнула Катя.
– Или вот еще. Тут уже про эту гниду Руслана:
Когда любовь навек уходит,
Будь на прощание добрым с ней.
Ты от минувшего свободен,
Но не от памяти своей.
– Ну и где его доброта, а? Сволочь! Свою бабу мне в пациентки подсунул! Вот ведь как Дементьев говорит, нет, ты только послушай. – Ленка открыла сумку, достала маленький зеленый томик и тут же нашла нужную страницу:
Прошу тебя, будь благороден.
Оставь и хитрость, и вранье.
Когда любовь навек уходит,
Достойно проводи ее.
– Прочитай это Руслану, – предложила Катя.
– Да ему не понять. Он же дебил!
– Тогда выкинь из головы.
– Не получается. Выходит, Катька, зависим мы от этих мужиков, зависим. Ну ладно, я про себя могу без остановки рассказывать, анализировать, сопоставлять. Вон стихи разные по строкам разбираю. Давай, лучше, расскажи про себя. Что там этот покоритель толстых людей, нормальный мужик?
– Про мужика, Ленка, я еще не поняла, но человек вроде хороший. Мне с ним интересно.
– Это в каком смысле? – вскинула вверх брови Ленка.
– В смысле знает всего много.
– Ну, это ясно, все ж ученую степень имеет. Вон, доклады по всему миру читает. Только я не про то. Неужели вы про его методику разговариваете?
– Не, он меня сразу предупредил: про работу не говорим. Лена, представляешь, я поймала себя на том, что складнее всего говорю про медицину. Про что-то нейтральное практически разучилась. Ты сейчас мне про стихи хорошо напомнила. Он меня все по выставкам водит. Последний раз Николая Рериха обсуждали.
– А-а, это такой, слегка чокнутый, на горе, что ли, в одиночестве жил? Или на острове, с тетками?
– Да ну тебя, Ленка. Ты все поперепутала. Горы Рерих рисовал, а с тетками на острове – это Гоген. У Рериха цвет, понимаешь.
– Ты раньше особенно по выставкам не ходила – это ж совсем не твои интересы. Смотри, Катька, не нужно себя ломать.
– Да при чем здесь ломать. Просто мне ходить было не с кем. Вот ты же не пойдешь?
