Пролог
Холод.
Я не люблю холод. Пронизывающий, забирающийся под любую одежду, заставляющий стучать зубами, вымораживающий даже мысли в голове. Беспощадный.
К холоду невозможно привыкнуть. Холод можно только терпеть.
Если вы спросите меня, что я не люблю на этом свете больше всего, я скажу, что больше всего я не люблю холод. Поэтому я всегда думал, что если у дьявола есть хотя бы толика изобретательности, то мой личный ад, тот, в который я попаду после смерти, будет ледяным.
Кто же знал, что еще при жизни мне доведется угодить в огненный ад.
Разумеется, это был не классический вариант ада. В нем отсутствовали сковородки с шипящим маслом и котлы с кипящей смолой, а вместо бесов с вилами в этом аду были скаари из клана Торбре — скаари и их чертов шагающий танк, оснащенный тактическим огнеметом, в пламени которого окружающие Де-Мойн вековые деревья сгорали за считаные минуты.
И была стена огня шириной около пятидесяти метров, увернуться от которой не представлялось никакой возможности.
У Холдена не было ни единого шанса. Доспех не по фигуре, негерметичный, даже без шлема… Он сгорел, как… как листок бумаги в ревущем лесном пожаре. Или — как человек, попавший под струю тяжелого огнемета скаари.
Не знаю, кричал ли он перед смертью. Даже если и кричал — ревущее вокруг нас пламя поглотило любые звуки.
Зато его смерть была быстрой. Еще мгновение назад он стоял, задрав голову и показывая пальцем в ту сторону, откуда придет его смерть, а в следующую секунду налетело пламя, и его броня опрокинулась на спину, и, когда она коснулась обугленной земли, человека в ней уже не было.
Я знаю людей, которые считают быструю смерть преимуществом.
И иногда мне даже кажется, что я могу их понять. Лучше уж сгореть за секунду, чем, как это предстояло нам, запекаться в тяжелой броне заживо в течение долгих минут.
Система охлаждения автоматически включилась на полную мощность и почти сразу же доложила о критических перегрузках. Температура внутри брони начала стремительно повышаться и уже через пятнадцать секунд после начала атаки составляла чуть меньше пятидесяти градусов. Неприятно, но не смертельно.
Пока еще не смертельно.
— Рассредоточиться! — заорал Риттер, и от его вопля у меня зазвенело в ушах.
Зачем так шуметь-то? Можно подумать, он обращается к нам не по внутренней связи, а старается перекричать пламя.
По большому счету, толку в решении разделиться было немного. Мы ведь имели дело не с примитивным боевым роботом, способным в один момент времени использовать только одно орудие, а с тяжелым многофункциональным танком, оснащенным несколькими видами вооружения и управляемым многочисленным экипажем. Этот танк способен решать куда более сложные и масштабные задачи, нежели уничтожение нескольких людишек, случайно оказавшихся у него на пути.
Что он и его коллеги вполне успешно доказали несколькими часами ранее, сровняв этот город с землей.
Боб включил реактивный двигатель скафандра и ушел вправо. Сам полковник Риттер рванул вертикально вверх. Соответственно, я резко ускорился в единственном оставшемся мне направлении — налево, и через несколько секунд мне удалось покинуть объятую огнем зону.
Температура внутри скафандра не торопилась падать, и, несмотря на работающий в шлеме вентилятор, пот все равно заливал глаза.
Самое слабое звено боевого костюма ВКС — это человек внутри него. Плоть слаба и несовершенна, и даже если ты навесишь на нее тонну железа, напичканного сотней самых современных девайсов, она все равно останется слабой и несовершенной.
Я думаю, идеальная война возможна в том случае, если полностью исключить из нее человеческое участие. Было бы неплохо, если бы одни роботы воевали с другими роботами, и было бы просто прекрасно, если бы они совершали это незамысловатое действо где-нибудь в отдаленной, пустынной и никому не нужной местности.
То есть, пока автоботы и десептиконы Майкла Бэя
[1]
разбирали друг друга на запчасти на своем родном Кибертроне, это и была идеальная война. А потом они перенесли свои разборки на Землю, и она перестала таковой быть.
Зато про нее стали снимать фильмы.
Как там звали того здоровенного парня, который собирался из нескольких тяжелых грузовиков и разламывал египетскую пирамиду, где внутри была спрятана адская машина, способная уничтожить Солнце? Забавно, оказывается, теперь у Визерса тоже есть такая машина, пусть даже уничтожение одного конкретного светила для него не самоцель и не является основной задачей.
А уж здоровенных и смертельно опасных штуковин тут нынче вообще пруд пруди.
Поскольку от города мало что осталось, единственным укрытием могли служить только зияющие в земле провалы в тех местах, где раньше были здания. Я нырнул в один такой провал, прикидывая, сколько осталось до леса, успею ли я до него добраться и есть ли вообще смысл двигаться в том направлении. Да и есть ли смысл двигаться вообще.
Реактивный ранец скафандра предназначен для маневрирования, а не для марш-бросков, его энергозапаса надолго не хватит, а других способов тягаться с танком в быстроходности у меня нет. «Тарантул» скаари сильно отличается от неторопливых и таких неуклюжих на вид «шагунов» Звездной Империи Дарта Сидиуса, но я не припоминаю, чтобы и от них кто-то пытался уйти пешком.
У человеческого мозга… ладно, черт с ним… у моего мозга обнаружилась очень странная особенность.
После того как я угодил в место и время, доселе казавшиеся мне исключительно атрибутом научной фантастики, грань между реальностью и вымыслом для меня истончилась, а существование машины времени, которая перенесла сюда, порой казалось мне столь же вероятным, как и существование далекой планеты Кибертрон, практически уничтоженной в ходе разрушительных гражданских войн, сотрясавших государство трансформеров несколько тысячелетий тому назад.
С той поры космические полеты, боевые бластеры, шагающие танки, гигантские корабли-разрушители и сумасшедшие теории Визерса о существовании регрессоров, влияющих на развитие всех трех населяющих галактику рас, представляются мне явлениями одного порядка, хотя многие мои нынешние современники этой точки зрения не разделяют. Но мне сложно поверить, что в мире, где существуют гипердвигатели и путешествия во времени, осталось место для настоящей научной фантастики.
А с другой стороны, может быть, я до сих пор так и не смог до конца поверить в реальность окружающего меня мира, поэтому достаточно легко воспринимаю то, что со мной происходит. В безумном мире возможно все…
