Увы, Энтони даже не мог предположить, до чего дотошным и проницательным окажется доктор Лоран Пал.
Двумя годами раньше
15 июня 1940 года
Британские экспедиционные войска эвакуируются из Франции. Доктор Лоран Пал находится в носовом кубрике крейсера «Аретуза», бросившего якорь в устье Жиронды. Он настраивает скрипку.
Ее владелец, виртуоз Будапештского городского оркестра, закуривает сигару и укладывается на койку.
— Ну давайте же!
Пал пощипывает струны и хмурится, хмурится и пощипывает струны. Пронзительное высокое «ми» не устраняет буханья в его голове, тем не менее он намерен доказать соотечественникам свой упрямый характер.
Доктор Лоран Пал, психиатр и пионер нового направления в медицине, направляется в Англию по приглашению небольшого, но влиятельного философского общества для практических занятий новой формой соматической терапии — лечения меланхолии и шизофрении, — которое предусматривает осторожное, дозированное применение электрического тока. Его не страшит ухудшение международной политической обстановки. Более того, он сумел проделать путешествие по странам Оси с медицинским саквояжем, набитым бутылками абрикосового бренди. Но кто бы мог подумать, что его солидный запас спиртного, а с ним и лимит терпения будут израсходованы на то, чтобы получить койку на борту этой мерзкой посудины? А ведь он до этого сумел обвести вокруг пальца не одного фашиста. Увы, квартирмейстер, заслонявший грудью британского военно-морского атташе, имел луженые внутренности и мозг из чистого олова.
— Читайте это письмо! — потребовал Пал. — В нем говорится…
— Что это? — Квартирмейстер, держа бумагу на расстоянии вытянутой руки, прищурился. — Ага, все ясно. Короче, эта писулька мне не указ. Потому что она не документ. Можете подтереть ею одно место, если хотите.
(А вот это мы еще посмотрим!)
Окончательная ирония происходящего стала ясна позднее, когда Пал, облегчив свой багаж еще на несколько бутылок, сумел все-таки всучить свою «писульку» офицеру охраны, и тот пропустил его на борт. Лоран не поверил своим глазам, увидев, кто же ухитрился оказаться там раньше него. Как часто, сидя на дешевых местах в зале «Пешти Вигадо», он зевал весь вечер напролет под их Малера! Сколько раз рано поутру натыкался на них в клубе «Фешек» или в «Японском кафе»… Будапештский городской оркестр! Ну кто бы мог подумать, что он попадет на землю Британии на борту корабля, под завязку набитого музыкантами-евреями!
Даешь разухабистый чардаш! Вон даже эта их первая скрипка начинает попыхивать сигарой в такт. Из какой народной цыганской памяти черпает Пал вдохновение, чтобы взбудоражить, а затем разбить сердце этой скромной скрипочки? Что говорит в нем? Любимый табор среди лесистых холмов? Темные косы в ночной тьме? Прохладная золотая цепочка на лодыжке страстной четырнадцатилетней цыганки? Гадание на засаленных картах, сулящих богатство или беды?
Нет, это профессиональное. Рассказывая о своей работе и своих планах, он в который раз разозлен тем, что подлые итальяшки его опередили.
Электричество.
А вы что подумали?
Почему фон Медуна никогда не занимался электричеством? Ладислас фон Медуна, венгерский изобретатель, первый и лучший его учитель, истинный отец шоковой терапии. Увы, поистине действенные методы инициирования припадков ускользнули от его внимания. Зачем только он потратил столько лет на химические стимуляторы? Стрихнин, кофеин, никетамид. Даже полынь. (Чардаш заносит куда-то не туда. Пал отчаянно фальшивит. Ему вспомнилось, как однажды вечером великий фон Медуна неожиданно вернулся — промокший до нитки, с бутылкой абсента под мышкой и опасным огнем в глазах.)
И все же… Неужели действительно так важно, что итальянцы первыми разглядели букву «Э» в аббревиатуре ЭШТ, электрошоковая терапия? Применение электричества для стимулирования припадков, когда все уже сказано и сделано, всего лишь дело техники. И не важно, какой задействован стимулятор. Главное — сам припадок: первичное «аз есмь» ствола мозга, звенящее по всей коре больших полушарий, восстанавливает былую гармонию.
Говоря о которой…
Лоран Пал водит смычком так, будто ткет ковер. Над сигарой первой скрипки Будапештского городского оркестра кольцами поднимается дым. Блюстители расовой чистоты вроде Кодаи и Бартока могут сколько угодно махать нотным станом на подобную «ресторанную музыку». Будь проклята эта самая чистота! Во времена кризиса, когда впереди их ждет морская переправа, цыганские мелодии, которые Пал извлекает из скрипки, столь же пикантны и так же навевают воспоминания о родном доме, что и тарелка гуляша.
Настает утро. После ночи на рейде корабль полным ходом следует избранным курсом. Уязвимая для нападения подводных лодок, не имеющая никакого сопровождения «Аретуза» зигзагом движется к Девонпорту. Там ее пассажиров ожидают представительницы Женской добровольной службы с полными электросамоварами чая.
Несколько часов спустя
Вторая половина дня
Мириам Миллер, выпускница Гиртон-колледжа и фактотум небольшого философского общества, обосновавшегося на Гоуэр-стрит, сидит в комнате родительского дома в Майда-Вейл. Комната мало изменилась с тех пор, как она ребенком играла здесь, сидя на кровати и не доставая ногами пола. Разглядывая закопченное небо, Мириам завязывает безупречный синий бант под воротником своей накрахмаленной белой блузки.
Несколько часов спустя.
Вечер. Девонпортский грузовой причал. Мириам Миллер встречает гения медицины из Венгрии Лорана Пала. «Оказать всяческое содействие» — так сказано в полученной телеграмме.
Пал в своем репертуаре и все безнадежно губит. Он пьян, от его одежды воняет абрикосами. По трапу почетный гость спускается, весьма сильно пошатываясь. Его сознание заедает, как граммофонную иглу, на середине повествования, одновременно непонятного и вульгарного — что-то о каком-то электрошоке; о том, как его обошла парочка каких-то итальянских шарлатанов, которые «все сговняли». Мириам ведет гостя — на вид почти мальчишка, такому не доверишь вести машину, не говоря уже об оказании медицинских услуг другим людям, — к своему взятому напрокат автомобилю. Усевшись и сердито сбросив с колена его руку, она заводит мотор.
Мириам — прекрасный водитель. Не сделайся общество неожиданно полезным для военных нужд страны, она бы всю войну провела за рулем. (Пал в эти минуты изображает, будто водит смычком по скрипке, потом начинает петь.) Если бы не общество, она, возможно, изучала бы окружающий мир через ветровое стекло изрешеченной пулями санитарной машины. Мириам могла раздеваться в комнате, где стоит койка, готовая принять ее непорочное стройное тело, и любоваться закатами, не окрашенными кровавым дымом Баттерси.
Пал, не замечая ее переживаний, поет жутким речитативом, смачно пережевывая первые неудачные попытки своих итальянских соперников:
Сначала мы засунем про-о-о-водок в твой ро-о-о-т!
