Внешне Елена не очень похожа на отца. Лишь после того как она заговорила, я убедился, что это дочь Жоржи Каталайо. Она даже по-своему привлекательна. Елене сорок с небольшим, но последствия ужасной засухи оставили отпечаток на ее внешности.
Она никому не позволит выбросить ее из этого дома.
— Они унесли мой радиоприемник, — призналась Елена. — У меня было три козы. Эти подонки забрали всех.
— Неужели?
— Все равно они ушли, — пожала плечами моя собеседница.
— Они вернутся.
— Сэм Каланге держит с ними связь. У них сейчас находятся несколько курандейрос, они лечат их раненых. Там, в саванне, все сильно оголодали.
— Что вы говорите?
Елена делала единственное, что в ее силах. Она пыталась примириться с действительностью.
— Послушайте, — сказал я. — В моем доме найдется комната для вас. Вы могли бы пожить у меня.
На неуклюжее предложение белого человека она ответила самым естественным образом: отрицательно покачала головой и улыбнулась. Был день стирки, и мы с Еленой пошли к ручью, который когда-то питал муниципальный бассейн Голиаты.
Пока Елена отбивала о камни скрученную в жгут капулану, ее сын Матеу, не обращая внимания на нас обоих, лежал на своей тростниковой циновке и размахивал руками, как будто дирижировал какой-то сложной современной симфонией. Я сидел, болтая ногами, на краю старого бассейна и размышлял о том, что же привело меня сюда. Что подарило мне эту встречу.
Бассейн уже давно пуст. Труба, по которой в него поступала вода из ручья, разбита вдребезги, а украшавшая когда-то дно голубая декоративная плитка — рыбки, раковины, водоросли, кораблики, мельницы — превращена в груду цветных осколков. Бандиты раскурочили даже кабинки для переодевания, некогда оберегавшие целомудрие плантатора и его детей, парикмахера и его семьи, инструктора по вождению и его жены — малочисленной белой элиты старой Голиаты.
Из кухни Елены открывается прекрасный вид на подножие холма, на останки кабинок, на Голиату и бурую ленту взлетно-посадочной полосы. Еще дальше, ближе к линии горизонта, воздух так прозрачен и чист, что видна даже малавийская граница.
Елена завернула сына в постиранную капулану — та уже успела высохнуть под жгучим утренним солнцем. Я смотрел, как она привязывает малыша к себе, и мне бросилось в глаза, что у нее дрожат пальцы.
От меня также не ускользнуло, что она посмотрела на Матеу с какой-то безнадежной тоской.
— Что случилось?
Елена пожала плечами:
— Просто вспомнила одну свою подругу.
Я молчал, ожидая дальнейших пояснений.
— Пойдемте, — сказала она. — Сходим на ее могилу. Хочу поговорить с ней.
Мы спустились с холма вниз, к кладбищу. В дневное время тут было нечего опасаться. В одной части кладбища я увидел памятники жертвам взрывов, тем, чьи останки невозможно было нормально похоронить. А вот какой памятник Елена установила на могиле мужа.
ДЖОЗЕФ АЛЕКСАНДР МЛОКОТЕ
1951–1983
Даты жизни опечалили меня.
— Он был так молод.
Должно быть, женился на Елене еще подростком.
— Муж погиб, ведя грузовик по проходу между минными полями, — сказала она.
За памятником ее мужу расположен участок крошечных могил. Я подумал, что здесь похоронены младенцы, умершие при родах или в результате выкидыша. Но Елена сказала:
— Здесь покоятся оторванные конечности.
В этих могилках лежали ноги. Обрубки ног. Кости, суставы и сухожилия. Подобных могил было так много, что я задался вопросом, а где же обитают калеки? На улицах мне они не встречались.
— Они обрабатывают свои поля, — пояснила Елена. — Где же им еще быть?
— А как же мины?
— А что мины?
Мне вдруг стало интересно, навещают ли калеки свои собственные могилы.
Елена отвела меня к тому месту, где покоилась ее подруга.
— Кеси, — сказала она, обращаясь к могильному холмику. — Это — Саул. Он был другом моего отца.
Я посмотрел на Елену. Та ответила мне улыбкой.
— Не знаю, зачем он пришел к нам, но догадываюсь.
— Ваша подруга, — произнес я, стараясь скрыть свои истинные чувства. — Кто она такая?
— Она была медсестрой, — ответила Елена. — Обычным гражданским лицом. По словам ее мужа, она была на шестом месяце беременности, когда на больницу напали матсангас.
Только без нервов. Я уже стал понемногу привыкать к подобным историям.
— Они вырвали у нее из живота еще не родившегося младенца и швырнули его в огонь.
Елена взяла меня за руку. Матеу, привязанный к ней складками капуланы, заморгал, глядя на белого человека.
— Я ведь получила вашу открытку, — сказала Елена, — и знаю, что привело вас сюда. Вы думаете, что это сделала я.
Она вывела меня с кладбища, мы вновь поднялись по склону и вернулись к ней в дом.
Пока мы шли, Елена рассказала о своем кратком участии в событиях мировой истории.
— Этого не должно было случиться. Я имею в виду бомбу, — проговорила она.
Дьявольский союз, объединивший людей из ПИДЕ и РЕНАМО, стал причиной убийства Жоржи Каталайо. Когда во ФРЕЛИМО просочились слухи о готовящемся покушении, Елена, известная тем, что порвала все связи с отцом, решила воспользоваться представившейся возможностью и сыграть роль провокатора. Ей хотелось сделать себе имя в освободительном движении. Всячески подчеркивая вражду между собой и отцом, она отослала группе заговорщиков полученную от меня энциклопедию и подсказала им, что бомбу можно подложить в посылку с книгами.
— То есть вы действовали в одиночку, как я понимаю.
Елена вздохнула. Очевидно, я ляпнул что-то не то.
— ФРЕЛИМО — большая организация. В ней много разных группировок и фракций.
Фракция, к которой она принадлежала, решила проследить маршрут одного английского моряка, которому поручили доставить посылку с бомбой. Смертоносный сверток можно было без особых трудностей у него похитить, когда он прибудет в Лоренсу-Маркиш. Бомбу предполагалось обезвредить руками старого резидента КГБ, который уже давно маялся от безделья на оперативной базе в столице Мозамбика.
— Значит, вы работали на русских?..
После того, как бомба была бы обезврежена, ее намеревались вручить Жоржи Каталайо: подарок в равной степени пугающий и безопасный.
Я не мог поверить своим ушам.
— Господи, но почему вы задумали такую очевидную глупость?!
Почему? Да потому, что останься Жоржи Каталайо в живых после неудавшегося покушения, руководство ФРЕЛИМО — теоретически — изменило бы свои взгляды и пошло на сближение с Советским Союзом. Дочь Жоржи Каталайо рассказывала все это с меланхоличной интонацией человека, который после долгих лет внутренней борьбы уже примирился с самим собой.
