Стейси, сидящей на скамье как раз напротив гроба, почему-то приходит в голову, что она в некотором роде испытывает облегчение. Начнем с того, что в храме стоит только один гроб, а не несколько, хотя в последнее время у нее было как бы несколько дедушек. Был хмурый Гарри, подавленный несчастьями, которые он не смог предотвратить: он ставил себе в вину и жуткий случай с маленькой Деборой, и ее замужество, и то, что Бен на виду у целого зала получил увечье. Но Стейси помнила и веселого Гарри: этот дедушка был готов взвалить на свои плечи все тяготы, все беды тех, кого любил, он был им в жизни надежным спутником и принимал на себя все удары судьбы.
Человек, считающий каждый грош. Горький пьяница.
Прошло девять лет с того дня, как Мозеса обвинили в контрабанде марихуаны и посадили в тюрьму. Кстати, где же все это время обретался змей Джессап? Надо же, какой скользкий тип! Что касается Гарри, то в течение этих девяти лет он стал для малышки Стейси одновременно и дедом, и отцом. Дочь и внучка, тяжкий его крест, который он нес все эти годы. Он ни разу не подвел их.
Бен садится на скамью через несколько мест слева от Стейси. Интересно, думает девочка, испытывает ли он то же самое облегчение, что и она? Бен был другом Гарри, но, должно быть, это нелегко — дружить с такими разными версиями одного и того же человека. Хмурый Гарри не имел друзей, предавал друзей, бывал даже для них опасен. Он был недостоин их и не знал, что с ними делать. А тот Гарри, что считал каждый грош? Больничные счета, расходы на учебу в школе — это лишь макушка айсберга. Он платил за все. Отчаянно желая быть нужным другим людям, он порой раздражал своим присутствием, а его жизнерадостные манеры — не более чем пьяный кураж. Нет ничего удивительного в том, что Бен предпочитал сохранять дистанцию в отношениях с ним. Раздвоенный сам, он и других разрывал на части.
И дома, и в школе она — Стейси Конрой. Имя не соответствует ее флоридскому загару, и поэтому в телевизионной студии, на занятиях по актерскому мастерству и в афише самодеятельного студенческого ревю Стейси использует имя, которое возьмет себе навсегда, когда станет старше. Теперь, когда Гарри ушел из жизни, это желание окрепло еще больше; теперь он уже не обидится, если она возьмет себе другую фамилию, которая будет прекрасно сочетаться с загаром, детскими воспоминаниями, с душами ее и матери.
Стейси Чавес.
Проповедь священника получается какой-то скомканной: он то ли торопится, то ли нервничает. Поскольку в храме собрались борцы в маскарадных одеяниях, он, видимо, опасается, как бы церемония прощания с покойным не вылилась во всеобщий мордобой, как в дешевом комиксе. Стейси любит смотреть борцовские поединки, и не в последнюю очередь потому, что мать всячески этому препятствует.
Вопреки ожиданиям после окончания поминальной службы присутствующие степенно покидают храм. Костюмы мужчин вопиюще безвкусны. Тела под ними — немолодые, побитые соперниками и жизнью. Женщины, расплывшиеся от частого деторождения. Дети, наряженные в праздничную одежду, устали и капризничают. Все без исключения думают об одном: неужели все закончилось?
Неужели это сон?
Эта славная жизнь: неужели она закончилась?
Поминки устроены в борцовской школе Бена Доносо. Построенная в стиле арт-деко и чем-то напоминающая яхту, она из числа тех объектов недвижимости в Маленькой Гаване, за которыми нынче так гоняются майамские риэлторы. Столы выставлены прямо перед фасадом, среди деревьев и цветочных клумб. Особняк больше смахивает на дом отдыха, чем на место, где потом и кровью добиваются успеха на борцовской арене. Впрочем, до того, как Гарри взял здание в аренду, здесь и был пансион.
Внутри дом скорее похож на тюрьму для политзаключенных. На стенах фотоснимки из журнала «Тайм», посвященные драматическим событиям в Латинской Америке. С потолка свисают боксерские груши. Обтягивающие их холщовые чехлы цвета хаки покрыты пятнами пота: их сложные, неповторимые узоры придают каждой такой груше особую индивидуальность. Здесь же можно увидеть маты и различные тренажеры. Душевые кабинки пропахли мочой и потом. Стейси тщетно пытается приподнять гирю.
Стейси думает о своем деде, ей хочется избавиться от недостойных мыслей, служивших ее броней и опорой во время поминальной службы и похорон. Может, ей заплакать? Или отказаться от еды, которой Дебора сегодня пичкает гостей, — унылой английской псевдоеды вроде пирожков и замороженных креветок. Чуть позже на столе появляется пиво, лимонный пирог и жаркое из свинины — скорее всего именно в перечисленном порядке. Мичио, зайдя за угол дома, орет — парень, которого он оставил следить за огнем, не углядел за ним, и тот почти погас.
Стейси смотрит на стену, выложенную зеркальными плитками, на свое отражение — облако зеленых волос, тело, разбитое зеркалами на аккуратные квадратики. Все это жутко напоминает карту гористой местности — искусственное, идеально плоское изображение. А все эти чертовы пакеты с картофельными чипсами! Мать постоянно совала их в руки Стейси во время любого перерыва, когда им давали возможность передохнуть или выскочить в туалет. «Это поддержит твои силы, моя милая!»
Ей ничего не стоит срыгнуть съеденное. Стейси открыла это для себя еще в суде. Это проще простого. Большинство ее школьных подружек используют для этого два пальца, три, а то и целую пятерню. Ей же достаточно кончика пальца: быстро и безотказно, все равно что нажать кнопку лифта.
Когда она это делает, по телу Стейси пробегает дрожь. Не говоря о том, что дрожь ее бьет и до, и после. Причем дрожь эта несоизмерима с получаемым удовольствием, как будто ее телу приятных ощущений достается больше, чем ей самой. То же самое, когда Стейси трогает себя: дрожь бывает такая же сладостная, главное, чтобы хватило терпения, чтобы не уснуть, или же бывает, что ей просто надоедает возбуждаться, и вообще зачем ей это? Стейси вообще-то не любительница самоудовлетворения, потому что стоит ей словить кайф, как она тотчас вспоминает о других фокусах, которые тело способно проделывать с ней.
Ей действительно стоит попытаться съесть хотя бы самую малость, пока тут подают что-то по-настоящему съедобное. Потому что если этого не сделать, то Дебора переоденется сама, заставит переодеться ее, посадит в машину и отвезет в одно из этих омерзительных заведений, где подают какую-нибудь дребедень вроде кедровых орешков, съедобных цветков и севиша.
[5]
На следующей неделе это будут орешки и сухофрукты из какой-то поствудстоковской забегаловки, а затем одному Богу известно, что еще, какой-нибудь этнический кошмар. Одна из величайших вещей в том, что касается рвоты, как с видом знатока сообщает Стейси своим одноклассницам, — это постоянство вкуса.
Она выходит из дома, но на мгновение замедляет шаг, чтобы рассмотреть висящие на стенах фотографии деда: Гарри, команда Гарри, империя Гарри. Видимо, именно поэтому ей не до слез. Невозможно представить, что его больше нет. Такое впечатление, что он никуда отсюда не уходил.
— Пойдем, мой зайчик, съешь хоть что-нибудь.
