— Не сердись на нее, Филипп, это… пройдет.
Филипп пожал плечами:
— Да я, в общем-то, и не сержусь. Просто… она какая-то странная. То ничего, а то как вожжа под хвост попадет.
Куратор, немного, помолчав, тихо произнес:
— Я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, в ее жизни не так давно произошла какая-то трагедия. И в ней еще живет боль. А она еще не научилась контролировать свою боль и, как маленькая девочка, которая ушиблась, хочет, чтобы все вокруг принимали участие в ее боли. Плакали вместе с ней, жалели, корчили бы рожи, чтобы ее отвлечь. Если следовать букве Положения, я давно уже мог бы навесить ей два предупреждения — и привет. Но я не хочу… Понимаешь, ей надо перебеситься, и тогда она опять войдет в свою колею. Вот увидишь.
Филипп кивнул и направился к своей комнате. А ему-то, по большому счету, какое дело? Вот только когда он на пороге обернулся и посмотрел на дверь Ташкиной комнаты, у него отчего-то защемило сердце.
«Илы» начали садиться на посадочную полосу Оймяконского аэродрома в 10 часов 22 минуты 8 сентября. Пробежав по полосе, тяжелый «Ил-76» заруливал на разгрузочную площадку, опускал заднюю аппарель и исторгал из своего чрева три с лишним сотни заспанных пассажиров. Кураторы прямо на посадочной полосе проверяли свои группы, студенты навьючивали на себя снаряжение и легкой рысью удалялись в сторону ближней опушки. После чего облегченный «Ил» заворачивал на заправочный терминал, заливал топливо, воду, азот, закачивался углекислым газом и сжатым воздухом, и через какие-то полтора часа после того, как шасси самолета коснулось посадочной полосы, он уже снова выруливал на взлет. К обеду темп этого воздушного конвейера достиг уровня четырех самолетов в час. Никогда еще небеса над этим глухим уголком Азии не бороздило столько воздушных судов одновременно. Еще бы, на переброске второго курса Терранского университета к Оймяконскому исследовательскому центру был задействован весь исправный самолетный парк военно-транспортной авиации ВВС Российской Федерации. И такая интенсивность полетов должна была поддерживаться еще на протяжении почти трех суток.
Но большинство беспечных воздушных пассажиров даже и не задумывались о столь необычном событии. В принципе, для студентов это был скорее просто веселый турпоход. Позади были летние каникулы, поездки, возвращение обратно и вышучивание новичков-первокурсников, на которых они, естественно, смотрели свысока. А также первая неделя, оказавшаяся очень веселой, поскольку занятий практически не было и студенты были заняты различными медицинскими процедурами, сдачей анализов и еще черт-те чем. К счастью, все это отнимало дай бог два-три часа в день. И никаких серьезно поднадоевших на первом курсе дурацких соревнований.
Плотные группки шли по просеке с минимальными интервалами, весело перешучиваясь. Ребята травили анекдоты, в каждой второй группе бренчали гитары, то и дело слышались взрывы буйного молодого хохота.
Обед объявили около трех. С приготовлением пищи особых проблем не было. Каждый таежный путешественник нес в рюкзаке запас продуктов. А вдоль всей просеки, на десятках специально устроенных вырубок были обустроены временные лагеря, представлявшие собой ряды стандартных армейских десятиместных палаток, кострища, оборудованные рогульками, и аккуратные поленницы дров. Кроме того, в палатках нашлись ведра, запас свежей воды и бумага для растопки.
Обеденный привал продлился два часа, а затем все вновь двинулись в путь.
К одиннадцати часам вечера кураторы объявили привал на ночь. И те, кто во время обеда недоуменно пялился на ряды палаток, теперь, добравшись до очередного лагеря и сбросив рюкзаки с натруженных плеч, оценили это удобство по достоинству. К тому же, стоило солнцу скрыться за частоколом леса, как воздух наполнился нудным гулом вылетевшей на ночную охоту мошкары. Обитателей палаток это трогало мало, потому что в рюкзаках кураторов обнаружились баллончики с репеллентом и ароматические спиральки. Так что ужинали довольно весело, а кое-кто вытащил из рюкзаков заботливо укрытые от бдительного взгляда кураторов грелки с водкой. Впрочем, как оказалось, на этот раз ни за кем особо не следили и многие невольно пожалели, что не запасли веселящей сердце влаги побольше. Особых любителей «белой» среди студентов не было, но эти два слова — водка и тайга — разве не кажутся они русскому человеку чем-то родственными?
На следующее утро у большинства изрядно побаливали ноги. А кое у кого и голова. Обитатели ближайших к аэродрому лагерей уснули поздно, с трудом приноровившись к реву турбин садящихся и взлетающих «Илов». Но ровно в девять утра вся масса «туристов» сдвинулась с места. Тронулись с натугой, с кряхтеньем, стонами и легким матерком, но часа через полтора разошлись. Как-то сами собой перестали ныть ноги, спины притерпелись к рюкзакам. Видно, не зря в течение всего первого курса кураторы безжалостно гоняли студентов, не давая продыху от спортивных состязаний, забегов и многочисленных первенств потоков, факультетов и курса по всем как известным, так и не очень известным видам спорта. А за их спиной, в небе над Оймяконом, стоял непрерывный гул приземляющихся и взлетающих самолетов.
На исходе пятого дня первая группа перевалила очередную седловину, и тут их взору наконец открылась цель их необычного путешествия. Кто-то удивленно присвистнул и пробормотал:
— Bay! Вот это да!
Куратор насмешливо покосился на него и небрежно бросил:
— Подождите, вы еще не были внутри.
Ташка просунулась в первый ряд, тряхнула волосами и, повернувшись к куратору, насмешливо спросила:
— А там внутри что? Казармы? Уж больно все это сооружение напоминает какой-то противоатомный бункер, из тех что строили при Сталине или там Брежневе.
Куратор хмыкнул:
— Да уж, Смальская, твое знание истории просто поражает. Это Оймяконский исследовательский центр, мы его называем «Гнездо». А что касается противоатомных бункеров, то ТАКИХ бункеров не существовало ни при Сталине, ни при Брежневе, ни при ком бы то ни было. К тому же форма сооружения задана местными природными условиями. Здесь же вечная мерзлота, зыбучие грунты, так что прочность конструкции на излом должна быть в несколько раз выше, чем обычно. — Куратор поймал себя на том, что сообщает окружающим совершенно не нужные им сведения, и, оборвав лекцию, перешел к конкретике: — Ладно, нам вон к тому выступу. Там шестые ворота. Двинулись.
К концу недели в «Гнездо» подтянулись последние «туристы». Условия-размещения здесь были похуже, чем в университетском кампусе, но это только на фоне их обычного житья-бытья. А Филипп за время каникул успел наслушаться рассказов знакомых, как живут студенты в других институтах. В общем-то, жили они весело, но, когда Филипп рассказывал о своем житье-бытье, по его мнению, скучноватом на фоне других, все восторженно цокали языками и закатывали глаза: «Полная Америка!» Хотя мнение Ташки, что кураторы — это уж слишком, разделяли все поголовно.
На следующий день, после того как наружные ворота «Гнезда» захлопнулись за последней партией прибывших, их всех привели в огромный центральный зал. Этот зал больше всего напоминал цирк. Длинные ряды сидений и небольшой пятачок арены внизу.
