— Где женщина-управляющая, которая прибыла сюда четыре дня назад?
Хункер сделал несколько резких вдохов-выдохов, пытаясь отойти от боли и хоть немного привести мысли в порядок, но тут же вновь рухнул на снег, уже не мыча, а хрипя от боли на сей раз в обеих руках. Спустя мгновение новый хруст показал, что к его левую кисть постигла участь правой. А в человеческом теле так много суставов… Поэтому, когда его вновь отпустили, Хункер торопливо, захлебываясь, заговорил:
— Она… ее убили… это произошло… я этого не хотел… мы собирались договориться, но она… О-а!!!
На этот раз боль была короткой. А затем все тот же голос спросил:
— Сколько вас на руднике?
— Двадцать семь.
— Где кто?
— Большинство в третьем бараке, это такой, с алюминиевой крышей, на самой…
— Знаем. Остальные?
— Двое… Салман, он главный, и Бакра, у управляющего. А Аслан пошел к своей шлюхе.
— Где она живет?
Хункер объяснил.
— Хорошо, сиди и не шевелись. — Фигуры отступили назад и исчезли во вьюжном мареве, а Хункер внезапно почувствовал, как ему холодно, О Аллах, он никогда не думал, что человеку может быть так холодно! Этот холод забивал даже боль в сломанных руках. Хункер пошевелился, пытаясь сжаться поплотнее, но тут же упал лицом в снег, визжа и подвывая, а его правая ступня начала свое путешествие к его собственному затылку. Короткий хруст принес облегчение, а уже другой, но такой же безжалостный и холодный голос произнес:
— Тебе сказали не шевелиться…
Салман и Бакра провели вечер довольно неплохо. Управляющий (бывший начальник геологической службы, который в восемьдесят девятом как раз и открыл неожиданное богатство, как тогда ему думалось, для себя) был запуган до смерти и изо всех сил лебезил перед высокими гостями. А гости сидели за столом и пялились на его еще совсем не старую жену (бывшую ленинградку) и молоденькую тринадцатилетнюю дочь, у которой под футболкой уже вполне просматривались острые девичьи грудки. Салману и Бакре было ясно, что «Приречный» — отработанный вариант, поэтому сохранять отношения с управляющим необходимости больше не было. Так что перед предстоящим отъездом вполне можно было побаловаться с этими двумя сучками. А этот слизняк… он будет молчать.
И Салман и Бакра изрядно позабавились, обсуждая по-чеченски, что они с ними сделают, прямо в присутствии хозяина и двух будущих жертв. Хозяин, не понимавший по-чеченски ни слова, все-таки каким-то звериным чутьем, выработавшимся у него за время работы с ЭТИМИ, остро почуял опасность и весь покрылся холодным потом, проклиная и свою жадность, и свою горькую судьбу. Тоже урод… разбогатеть захотел. Тайком. Забыв, что любое тайное богатство пахнет так, что на этот запах быстро сбегаются столь же тайные и темные хищники с острыми зубами. Впрочем, говорят, даже в советские времена были богачи, о богатстве которых никто так и не догадывался до самой их смерти. Они носили застиранные рубашки, ездили на трамваях, экономя пятачки на метро, по двадцать лет носили одни и те же брюки, аккуратно штопая протершиеся коленки. Но кому нужно такое богатство? А любое другое тайное обогащение в конце концов всегда оказывается смертельно опасным. Из тех, с кем он начинал в восемьдесят девятом, в живых остался только он. Один утонул, и ему, можно сказать, повезло больше других. Поскольку, как кончили остальные шестеро, он видел собственными глазами. ЭТИ специально взяли его на казнь, рассчитывая сломать, устрашить… и устрашили, сволочи, да так, что теперь он ночами просыпался в липком поту, а потом долго лежал, пытаясь представить, ЧТО сделают с ним самим, и… не закричать.
В прихожей хлопнула входная дверь и кто-то завозился, стряхивая снег. Гости переглянулись, Бакра покосился на лежащую на лавке теплую доху, в кармане которой был спрятан старый добрый «Макаров» (ни китайские ТТ, ни новомодные зарубежные штучки здешний холод не выдерживали), но тут же лениво отвел глаза и вновь уставился на хозяйку наглыми глазами. Ну кого здесь можно бояться? Поэтому, когда в дверь стремительно метнулись массивные фигуры, одетые в темные, облегающие комбинезоны и черные вязаные шапочки-маски, никто из присутствующих не успел отреагировать. Глухой удар, звон упавшей на пол чашки, хрип… и фигуры исчезли. Гулко хлопнула входная дверь, в доме, в котором остались только хозяйка и ее дочка, воцарилась тишина. О главе семьи и гостях напоминали лишь нагретые их теплом табуреты и… шубы на вешалках.
Третий барак отличался от остальных гораздо большим комфортом. Во-первых, в подобных бараках, разбитых на множество комнатушек, обычно ютилось два десятка семей в три-пять ртов, а в этом жило всего двадцать пять человек. Во-вторых, во всех комнатах были установлены телевизоры, а из остальных бараков снесена вся более или менее приличная мебель. И все же, несмотря на это, был он неуютным и загаженным. Еще бы, порядок здесь наводился от случая к случаю, и делали это «приглашенные» гостьи, причем после неоднократного изнасилования. Впрочем, некоторым это нравилось, и отнюдь не все «приглашения» сопровождались непременным насилием. Но таковые гостьи, как правило, и сами не отличались особой чистоплотностью. Так что на качество уборки это совершенно не влияло. К тому же форточки в этом бараке никогда не открывались, поэтому сформировавшаяся в нем атмосфера представляла собой причудливую смесь вони немытого мужского тела, густого перегара, заплесневевшей пищи и сгоревшего табака и гашиша.
Когда дверь барака распахнулась и в длинный коридор стремительно ворвались два с лишним десятка фигур в совершенно немыслимых серо-черных комбинезонах и вязаных шапочках-масках, виденных здешними обитателями только по телевизору, в репортажах о налетах ОМОНа на какие-нибудь рынки (впрочем, вполне возможно, они их видывали и раньше), а на здешнем пронизывающем ветру и жутком морозе эти комбинезоны и шапочки защищали не лучше, чем туалетная бумага, все обитатели барака сначала опешили. Чеченцы уже давно привыкли чувствовать себя хозяевами здешних мест. Жестокие, убивающие спокойно и равнодушно, не думая о последствиях и не боясь их, кроваво мстящие за любое поползновение на их власть, они не могли себе даже представить, что в этих богом забытых местах может появиться кто-то, рискнувший напасть на три десятка закаленных новой кавказской войной ветеранов. Однако сегодня им пришлось смертельно удивиться.
Нападающие выбивали двери ударом ноги и, положив обнаруженных в комнате обитателей лицом вниз, проводили быстрый обыск. Непонятливым ломали руки (судя по непрерывным воплям, таких непонятливых оказалось довольно много), а самых непонятливых просто вырубали. Эта экзекуция продолжалась минуты две, не больше, а затем все затихло. Дюжие гости с Кавказа, от одного недовольного взгляда которых местные мужики покрывались потом, лежали теперь носом в собственном дерьме и ошарашено поводили глазами, поскольку любое шевеление тут же вызывало немедленные санкции со стороны захвативших барак, и окрестности оглашались новым воплем. Но лежать тоже было не очень-то просто. Нападавшие совершенно не озаботились тем, чтобы закрыть двери, да и к тому же во время захвата в некоторых комнатах были выбиты окна, так что по полу гуляли дикие сквозняки. Хуже всего было обитателям шестой комнаты, где перед самым налетом трое горячих южных парней разложили молодую метиску, дочку украинца, механика местного гаража, и его жены-якутки.
