В. ПОЗНЕР: Я хотел чуть-чуть с вами поговорить о политике, вернее, о вашем отношении к политике.
Р. ЛИТВИНОВА: Политику я считаю самым низким жанром, который вообще существует в жизни. А политиков — самыми наихудшими представителями человечества. И поэтому я никак не хочу туда тратить свою жизнь. Если уж меня совсем как бывшего советского человека так вот прикрутят, когда мне, например, государство будет указывать, что писать, что делать в своих фильмах, тогда я буду советовать государству, что ему делать. И когда я сталкиваюсь с каким-то конкретным злом, я знаю, что сделать, но я не могу залезать на трибуну и советовать всему народу, что делать в борьбе со злом. Все-таки я не могу так низко пасть, скажем так. И потом, в моем творчестве, в работе у меня столько страданий, столько силы забирает моя работа, что, конечно, мне ответвляться на это… Получается, что я эффективней именно все-таки в своей работе, и через нее я буду выражать какую-то свою политическую…
В. ПОЗНЕР: То есть вы не безразличны к тому, что происходит вокруг. Я правильно понимаю?
Р. ЛИТВИНОВА: Не безразлична. Например, мы связались с Архнадзором и взяли списки снесенных зданий, которые у меня героиня ходит, ищет. Прекрасные старинные здания, которых нет в нашем городе, или их крайне мало. И я просто была в ужасе, когда я взяла вот этот том буквально снесенных зданий по личному распоряжению мэра Лужкова, по личному распоряжению мэрии города. «Снесено», «Снесено». Какие-то палаты, какие-то особняки, все это куда-то приватизировано. Какие-то огромные архитектурные преступления совершались в этом городе. Никто за это не понес никакой ответственности. И что мы видим взамен? Мы видим эти безобразные торговые дома, бетонное элитное жилье пустующее, где можно какие-то фильмы ужасов снимать, потому что там никто не живет. Там так я выразила свой протест. И моя героиня ходит, и эти все в этом волшебном радио звучащие адреса — они совершенно подлинные. «Снесен такой-то дом, снесен такой-то дом».
В. ПОЗНЕР: Скажите мне, пожалуйста, считаете ли вы, что государство должно, обязано финансировать производство кинофильмов?
Р. ЛИТВИНОВА: Конечно, оно должно поддерживать русскую киноиндустрию. Ввести какие-то квоты, чтобы прокатчики брали русские картины.
В. ПОЗНЕР: Я сейчас говорю не о квотах. Я почему вас спрашиваю? Потому что если я, государство, поддерживаю вас, даю деньги, то разве я не имею права требовать от вас некоторого содержания, чтобы там чего-то не было или, наоборот, чтобы что-то было, раз я плачу? А вы хотите от меня получать деньги, но делать то, что вы хотите делать. Разве так бывает?
Р. ЛИТВИНОВА: Во-первых, я не хочу получать. Если я хочу высказываться совсем свободно, я, видите, сделала это на свои деньги, на крошечные какие-то, небольшие…
В. ПОЗНЕР: Есть продюсеры, которые могут дать деньги — это личности отдельные. Вот, если я очень богатый человек, я вам говорю: «Рената, я…»
Р. ЛИТВИНОВА: Я не знаю. Мне государство пока никогда ничего не диктовало. Вправе ли оно диктовать?
В. ПОЗНЕР: Вернее так: обязано ли оно давать деньги?
Р. ЛИТВИНОВА: Обязано. Надо поддерживать искусство. У нас совершенно оно находится в аховом состоянии.
В. ПОЗНЕР: Но при этом не имеет права диктовать?
Р. ЛИТВИНОВА: Я не знаю. А что оно может диктовать? Снять биографию какого-нибудь партийного лидера?
В. ПОЗНЕР: Я даже не знаю что. Но оно может посмотреть сценарий, сказать: «Вы знаете, это место — мрачновато. Нельзя ли как-нибудь по-другому, Рената Муратовна? Будьте так…»
Р. ЛИТВИНОВА: А кстати, мне такое говорили всякие редактора в советские времена. Это были какие-то идиотские женщины с начесами.
В. ПОЗНЕР: Но они это делали. И более того, принимали или не принимали вашу картину и давали категорию, и от этого зависело, какой вы получаете доход.
Р. ЛИТВИНОВА: Это было, да.
В. ПОЗНЕР: Да. Это вам нравится?
Р. ЛИТВИНОВА: Нет. Но это я сразу вспоминаю те времена, потому что я-то их помню. А теперешние молодые не помнят. И очень сильно поддерживают всякие коммунистические веяния. Но они же не знают, что это было, какой это был кошмар, какая это была капитальная несвобода.
В. ПОЗНЕР: Да. И все-таки вы не ответили на мой вопрос. Вы говорите: «Да, должно давать деньги, поддерживать».
Р. ЛИТВИНОВА: Должно.
В. ПОЗНЕР: Ладно. Но не должно при этом вмешиваться в ваш текст, в ваши съемки. Не может от вас требовать.
Р. ЛИТВИНОВА: Мне кажется, не должно быть мата, может быть. Я даже не знаю, как можно вносить цензуру. Это какой-то абсурд. Как в меня внести цензуру? Что я должна не делать?
В. ПОЗНЕР: Просто тут высказывался примерно в этом роде нынешний министр культуры.
Р. ЛИТВИНОВА: Он знаете что сейчас? До меня донеслись слухи, что нельзя сигареты в кадре. Тогда что, вычеркнуть весь мировой кинематограф?
В. ПОЗНЕР: Это Онищенко. Вы путаете его с Онищенко. Я говорю о министре культуры. Я не хочу сейчас его долго цитировать, но идея такая, что коль скоро мы даем деньги, то мы имеем право что-то за это требовать.
Р. ЛИТВИНОВА: Господи, но это же не его деньги. Почему он так говорит? Это деньги же народа. Это же налогоплательщики, правильно? Какое он имеет право говорить от всех налогоплательщиков?
Конечно, он не истина в последней инстанции. Я готова быть оппонентом в этом смысле, если будет затрагиваться мой текст с художественной точки зрения и будут привнесены какие-то цензуры.
В. ПОЗНЕР: Коль скоро говорим с вами о политике. Как-то вы сказали, что влюбленность во власть — это нормально. Что вы имели в виду?
Р. ЛИТВИНОВА: Влюбленность во власть?
В. ПОЗНЕР: Да, где-то я эту фразу увидел. Нет? Власть притягательна, может быть, для кого-то?
Р. ЛИТВИНОВА: Нет. Наверное, это с точки зрения, что когда человек обладает властью, женщины, наверное, на это ведутся.
В. ПОЗНЕР: А, это. Это известно. А вы вообще ходите на выборы? Вы голосуете сами?
Р. ЛИТВИНОВА: Меня так осуждают, но я не ходила, два раза уже не ходила. Потому что я три года назад пошла… Ужас! Все, за что я голосовала, все провалилось. Я считала, что это была неправда, потому что там был какой-то 0,000 %. Я не поверила в эти выборы. Я подумала: «Что такое? Я потратила свое время. Но это же все какое-то вранье». И я разочаровалась в справедливости и перестала тратить на это свое время. Но, может быть, на следующий год пойду. А вы ходили?
