Попробуем теперь применить полученный урок к религиозному поведению. В мире существует огромное количество людей — достигающее во многих районах 100 процентов, — чьи верования полностью противоречат научным фактам, равно как и представлениям конкурирующих религий. Эти люди не только страстно верят, но затрачивают массу времени и ресурсов на дорогостоящие, расточительные действия, которых требуют от них эти верования. За веру умирают и убивают. Подобное поведение поражает не меньше, чем поведение летящего на пламя свечи мотылька. Почему они так поступают? — озадаченно спрашиваем мы. Но я считаю, что ошибка заключается в постановке вопроса. Религиозное поведение может оказаться злополучным, досадным побочным продуктом некоей более глубинной, нижележащей психологической особенности, которая является или являлась в прошлом действительно ценной для выживания. Эта особенность, поддержанная естественным отбором у наших предков, сама по себе не есть религия; у неё имеется какая-то другая ценность для выживания, и только при определённых обстоятельствах она проявляется в виде религиозных верований. Чтобы понять религиозное поведение, его придётся переименовать.
Если религия — это побочный продукт, то побочный продукт чего? Что в данном случае является аналогом привычки мотыльков ориентироваться по небесным светилам? Что это за исключительно выгодное свойство, проявляющееся порой в искажённом виде религиозного верования? В качестве иллюстрации я сделаю одно предположение, но хочу подчеркнуть, что это — только один из возможных примеров тех свойств, о которых идёт речь; ниже я коснусь аналогичных гипотез, высказанных другими. В этом случае общий принцип правильной постановки вопроса беспокоит меня больше, чем истинность той или иной конкретной гипотезы, предложенной в качестве ответа.
Моя собственная гипотеза касается детей. Более чем у какого-либо другого вида наше выживание зависит от накопленного предыдущими поколениями опыта и передачи его детям для обеспечения их защиты и благополучия. Дети, в принципе, могут и на собственном опыте убедиться, что не следует подходить слишком близко к краю обрыва, есть незнакомые красные ягоды, плавать в кишащей крокодилами реке. Но очевидно, что больший шанс на выживание будет у ребёнка, мозг которого автоматически, как у мотылька, подчиняется правилу: беспрекословно верь тому, что говорят старшие. Слушайся родителей, слушайся старейшин, особенно когда они говорят строгим, угрожающим тоном. Доверяй старшим без рассуждений. Для ребёнка это, как правило, выигрышная стратегия. Но, как и в примере с мотыльками, в ней имеются уязвимые моменты.
Никогда не забуду жуткую проповедь, которую мне довелось услышать в младшем классе школы. Это сейчас она кажется мне жуткой: в то время мой детский мозг воспринял её в полном соответствии с намерениями священника. Он рассказал нам об отряде солдат, проходивших строевое обучение неподалёку от железнодорожных путей. В какой-то момент проводящий учение сержант отвлёкся и забыл отдать команду остановиться. Солдаты были настолько хорошо вымуштрованы, что без рассуждения продолжали маршировать прямо на рельсы, под колёса приближающегося состава. Сейчас я, конечно, не верю в эту сказку, как, надеюсь, не верил и поведавший её нам священник. Но девятилетним ребёнком я в неё поверил, потому что услышал из уст авторитетного взрослого. А священник вне зависимости от того, верил он сам или нет, хотел, чтобы мы, дети, восхищались рабским и нерассуждающим подчинением солдат приказу вышестоящего начальства, каким бы нелепым тот ни был, и подражали ему. И честно говоря, мне кажется, что мы действительно восхищались. Сейчас, будучи взрослым, я с трудом могу поверить, что ребёнком серьёзно размышлял о том, хватило бы у меня мужества выполнить свой долг и, печатая шаг, прошагать под поезд. Но хотите верьте, хотите нет, а я помню, что думал тогда именно так. Несомненно, эта проповедь очень сильно повлияла на меня, раз я так крепко её запомнил, а теперь пересказал и вам.
Честно говоря, не думаю, что священник пытался внушить нам тогда религиозное чувство. Это было больше похоже на военную, а не религиозную агитацию и напоминало строки из поэмы Теннисона «Атака лёгкой бригады»:
— Бригада, вперёд!
Разве дрогнут ряды?
Солдаты ещё не видят беды,
Что этот приказ повлечёт.
Не их это дело — возражать,
Не их это дело — рассуждать,
Их дело сражаться и умирать.
В Смерти долину скачут все шестьсот.
[123]
(Чтение лордом Теннисоном этого стихотворения представляет одну из самых первых, трескучих записей человеческого голоса, и когда слушаешь её, кажется, что глухой голос декламатора доносится из уходящего в прошлое длинного, тёмного туннеля, так что мурашки по спине бегут.) С точки зрения высшего командования было бы нелепо разрешать каждому отдельному солдату обсуждать целесообразность выполнения того или иного приказа. Нация, позволяющая рядовым подобную роскошь, скорее всего, проигрывала бы войны. Для нации беспрекословное подчинение солдат, даже несмотря на отдельные индивидуальные трагедии, является выигрышной моделью. Солдат муштруют до тех пор, пока они не станут похожи на автоматы или компьютеры.
Компьютеры выполняют команды пользователя. Они беспрекословно следуют введённым на языке программирования инструкциям. В результате получаются текстовые документы, бухгалтерские расчёты. Однако побочным продуктом такого бездумного подчинения является способность с той же лёгкостью выполнять вредные команды. Компьютеры не в состоянии отличить полезные команды от вредных. Подобно солдатам, они просто повинуются. Польза компьютеров во многом определяется таким нерассуждающим повиновением, но оно же — причина их неизбежной уязвимости к компьютерным вирусам и «червям». Машина послушается вредоносную программу, приказывающую: «Скопируй меня и разошли по всем электронным адресам, какие есть на жёстком диске», и получившие её другие компьютеры поведут себя таким же образом, распространяя вирус в геометрической прогрессии. Спроектировать одновременно послушный хозяину и невосприимчивый к вирусам компьютер очень сложно, если вообще возможно.
Если я достаточно связно излагаю свою мысль, вы, должно быть, уже догадались, к чему клонится аргумент о мозге ребёнка и религии. Естественный отбор благоприятствовал выживанию детей, мозг которых предрасположен доверять мнению родителей и старейшин племени. Такое доверчивое послушание помогает уцелеть; оно аналогично ориентации мотыльков по свету небесных тел. Однако обратной стороной доверчивого послушания является бездумное легковерие. Неизбежный побочный продукт — уязвимость к заражению вирусами мышления. В мозге ребёнка по понятным, связанным с дарвиновским выживанием причинам заложена программа послушания родителям и другим взрослым, которых родители велели слушаться. Автоматическим следствием этого является неспособность отличить хороший совет от плохого. Ребёнок не в состоянии понять, что «не купайся в кишащей крокодилами Лимпопо» — это разумное предостережение, а «в полнолуние нужно принести в жертву богам козу, иначе будет засуха» — в лучшем случае трата времени и коз. Для него оба высказывания звучат одинаково веско. Оба поступают от авторитетного источника и произносятся серьёзным, вызывающим уважение и доверие тоном. То же относится к суждениям об устройстве мира, Вселенной, о морали и человеческой природе. И скорее всего, достигнув зрелости, этот ребёнок перескажет не менее серьёзным тоном всё услышанное — мудрость вперемешку с глупостью — собственным детям.
