Оскар перестал жевать. Он склонил голову набок и насмешливо поглядел на Расмуса.
– Ты, конечно, не станешь есть хлеб с салом? Такие, как ты, поди, едят по утрам только кашу с изюмом. Так ты не хочешь съесть простой кусок хлеба с салом?
Разве можно отказаться от райского блаженства, если тебе его предлагают?
– Хочу, спасибо, – ответил Расмус, судорожно сглотнув. – Если можно.
Не говоря ни слова, Оскар протянул ему бутерброд, толстый, большой, с двумя внушительными шматками сала. Расмус поднёс бутерброд ко рту и впился в него зубами. О блаженство! Вкус солёного сала смешался с великолепным вкусом ржаного хлеба. Он ел, зажмурив глаза.
– Молока? – спросил Оскар, и тогда Расмус открыл глаза.
Оскар подал ему алюминиевую кружку, полную молока, и он начал пить большими глотками.
– Хочешь ещё хлеба с салом? – снова спросил Оскар и сунул ему ещё один здоровенный ломоть.
– А можно?.. А тебе хватит?..
– Ешь, ешь! Деревенские бабы не поскупились. Видно, догадались, что я встречу тебя.
Они сидели молча на сене и жевали, покуда не осталось ни крошки. Потом они допили молоко, и Расмус почувствовал, что живот у него вовсе закоченел.
– Большое спасибо, – сказал он, сытый, стуча зубами от холода. – Так вкусно я ещё никогда не завтракал.
– Да я смотрю, ты вовсе посинел, – заметил Оскар. – Пора выбираться отсюда. Надо согреться немного.
Оскар поднялся, взял рюкзак и пошёл к двери. Провожая глазами этого высокого широкоплечего человека, Расмус понял, что сейчас он исчезнет. Эта мысль была для него невыносимой. Он не должен позволить Оскару уйти и снова оставить его одного.
– Оскар, – взмолился он, еле ворочая языком от страха. – Я тоже хотел бы стать счастливчиком-бродягой.
Оскар оглянулся и посмотрел на него:
– Таким, как ты, бродяжничать ни к чему. Тебе надо сидеть дома с отцом и матерью.
– Нет у меня ни отца, ни матери!
Неужели Оскар не мог понять, как ему одиноко, и сжалиться над ним! Он вскочил и подбежал к бродяге.
– У меня нет ни отца, ни матери, но я ищу их. – Расмус схватил Оскара за руку: – Можно, я буду бродяжничать с тобой, только пока я ищу?
– Чего ты ищешь?
– Кого-нибудь, кто захочет взять меня. Как ты думаешь, может, найдётся кто-нибудь, кто захочет взять мальчика с прямыми волосами?
Оскар растерянно поглядел на худенькое веснушчатое лицо. Глаза мальчишки смотрели на него с такой мольбой.
– Ясное дело, найдутся такие, кто захочет взять мальчонку с прямыми волосами. Главное, чтобы паренёк был честным.
– А я и есть честный. Ну, почти честный, – добавил он.
Ведь нельзя же считать себя совсем честным, если ты сбежал из приюта, подумал Расмус.
Оскар бросил на него строгий взгляд:
– Вот что, скажи-ка мне по-честному, откуда ты сбежал.
Расмус опустил глаза и ответил, смущённо ковыряя землю большим пальцем ноги:
– Из Вестерхаги… из приюта. Только я не хочу назад!.. – добавил он настойчиво, забыв, как только что мечтал туда вернуться.
Теперь ему хотелось лишь одного: пойти с Оскаром, которого он знал всего один час.
– А почему ты сбежал? Натворил что-нибудь?
Расмус стал ещё усерднее ковырять пальцем землю.
– Да, – ответил он кивая. – Я облил водой фрёкен Хёк.
Оскар рассмеялся, но тут же посерьёзнел.
– А ты не из тех, у кого пальцы так и чешутся, чтобы что-нибудь стянуть? Ты ничего не стибрил?
– Я… – замялся Расмус с виноватым видом.
– Тогда ты мне в товарищи не годишься. Если бродяга стянет что-нибудь, он пропал. Не успеет он и чихнуть, как его заберёт ленсман
[2]
. Нет, тебя в товарищи я взять не могу.
Расмус в отчаянии вцепился в него:
– Ну пожалуйста, милый-милый Оскар…
– Не подлизывайся, это не поможет. И что же ты украл?
Расмус снова принялся ковырять землю пальцем.
– Сухарь, – тихо сказал он. – Когда я решил убежать… Мне ведь надо было что-нибудь есть.
– Сухарь?
Оскар захохотал, и его ослепительно-белые зубы заблестели.
– Сухарь не в счёт.
Расмус почувствовал огромное облегчение.
– Тогда я могу стать Божьей Кукушкой?
– Может, и станешь.
– А твоим товарищем мне можно стать?
– Хм. Ну что ж, попробуем, посмотрим, подружимся ли мы.
– Спасибо, милый Оскар, я с тобой уже подружился.
И они отправились бродить по дорогам. Солнце ещё не поднялось высоко. Люди в окрестных домах только начали просыпаться. Где-то далеко прокукарекал петух, залаяли собаки, а по дороге протарахтела телега с сеном, которую тянули две лошади. Лошадьми правил сонный парень.
– Может, нам крикнуть и спросить, не подвезёт ли он нас? – спросил Расмус.
– Не надо кричать. Пока тебе нужно как бы держаться в тени. Как знать, может, фрёкен Хёк в тебе души не чает и послала ленсмана искать тебя.
– Ты так думаешь? – спросил Расмус и задрожал от холода и страха.
– Она успокоится только через несколько дней. Сейчас она думает, что ты вернёшься, как только проголодаешься.
– А я не вернусь, – сказал Расмус и широко зевнул. – Я почти не спал этой ночью, – словно извиняясь, добавил он.
Он всё ещё был сонным и усталым, но не хотел быть обузой Оскару, который беспечно шагал по дороге широким шагом.
– Вот как, так тебе хочется спать? – Оскар пристально взглянул на сонного и посиневшего от холода парнишку, вприпрыжку бежавшего рядом с ним, чтобы не отставать. – Пошли! Сейчас зайдём в одно место, где ты согреешься и поспишь.
– Нельзя же спать среди бела дня! – удивился Расмус. – Ведь я только что встал.
– Бродяге можно, – ответил Оскар.
И тут Расмус вдруг понял, что значит быть бродягой. Так вот, значит, что это такое, осенило его. Можно делать всё, что хочешь. Можно есть, спать и ходить по дорогам, когда тебе вздумается. Чувствуешь себя свободным, на удивление свободным, как птица в лесу.
Ошеломлённый своим открытием, семенил он рядом с Оскаром. Он уже чувствовал себя бродягой и смотрел на окружающий мир глазами бродяги. Он смотрел на дорогу, лентой петляющую по лугам и перелескам, скрывающую тайну за каждым поворотом. Он смотрел на зелёные рощи, на мирно жующих коров, на красные крестьянские домики, на только что проснувшихся работниц, чистящих молочные бидоны, на работников, качающих воду в корыта для лошадей. В домах ревели ребятишки, возле будок лаяли цепные собаки, а в хлевах мычали стельные коровы, тоскуя по привольным пастбищам. Он прислушивался ко всему и смотрел на всё, как смотрит бродяга.
