Первые люди попались ему через какой-то километр, он двигался безошибочно – и увидел их раньше, чем они его. По спине скользнул холодок – значит, он угадал, ощущения не подвели, и значит… Чтобы в него не пальнули сдуру, он издалека, из-за деревьев, крикнул, назвался и только потом заскользил на лыжах вперед.
Это были женщины и дети. И старики. Тепло одетые, но без вещей. На лыжах, на санках. Люди спасались. Женька указал возглавлявшей отход молодой женщине с охотничьим ружьем ориентир для выхода к дороге. Они собирались идти немного в другую сторону – и, продолжай они свой путь, с Лагуновым им встретиться не удалось бы. А так… Женька подумал, что Данька вернется сразу, как только увидит, что поселок пуст, – примерно через полчаса. И побежал дальше.
За последними беженцами – группой мальчишек постарше с ружьями – был большой, почти в километр, разрыв. Но что лесничество горит и что там идет бой, он понял сразу, издалека, хотя ветер отрезал звуки стрельбы, а снег не давал нормально видеть. Просто тот же ветер нес запах гари…
Дымное солнце рождает восток, хрипло кричит труба.
Замолк, обессилев, последний король, руки на лютне
сложа.
А тропы в горах остры, как мечи, тесны, как ошейник
раба.
И тяжек венец королей Митрима для головы пажа…
[30]
С опушки, на которую Женька выскочил, было видно, как редкая цепочка людей, лежащих посреди вырубки, на полпути между лесом и комплексом лесничества, отстреливается от наступающих. Досафовцев было не больше двух десятков. Они и держались еще только потому, что обязаны были дать возможность остальным уйти подальше, – и понимали, что обязаны это сделать. На пространстве между грядой кустов и горящими домами тут и там лежали трупы – много, не меньше полусотни. Мерзко повизгивая и стреляя, между трупов и кочек с кустами перебегали живые враги. Их прикрывал с опушки огонь двух пулеметов. Похоже, это были китайские копии «ПК».
Женька бросил лыжи, стремительно пополз к отбивающимся ополченцам. Его заметили, навстречу выполз молодой мужчина в белой ушанке. Это был командир местного отряда досаф, Женька его узнал.
– Подкрепление? – выдохнул он прямо в лицо Женьке. На щеках командира таял снег.
– Будет, – сказал Женька. – Ваших уже скоро встретят аэросани, а через час тут будет Батыршин.
– Час? – Командир вытер лицо перчаткой. – Час…
– Вам в лес надо уходить, – сказал Женька. – Там устроите еще пару засад. И все. Просто же все. Просто.
– Не дойдем, – ответил досафовец. Поморщился: – Мы и так восьмерых убитых бросили… А тут вон как получилось – пулеметами всех положат.
Женька чуть приподнялся, быстро окинул взглядом поле.
Курица. Жареная курица. Очень хочется ее поесть. Ладно. Чего теперь. Надо было все-таки… тоже ладно, все теперь.
– Как только заткнутся пулеметы – перебегайте к лесу, – приказал он. Командир помотал головой, выдохнул:
– Ты что, пацан?! Уж тебя-то мы не бросим!
– Попробуйте только не выполнить мой приказ, – спокойно пообещал Женька, и мужчина отвел глаза. – Вы его поняли? – жестко спросил мальчишка. Командир отряда кивнул, буркнул:
– Четко и ясно.
Женька перевалился на спину, отставил карабин. Проверил гранаты, в левую руку взял пистолет, в правую – финку. Полежал несколько секунд, размеренно вдыхая-выдыхая, потом шустро перекатился через холмик и пополз – чуть в сторону…
Он полз и думал, что было бы очень неплохо, окажись тут пара немцев. Пригодились бы эти чокнутые – им только дай подраться… Или хотя бы Сережка Валохин. Валохин с его сумасшедшей скоростью и точностью стрельбы был непревзойденным стрелком среди всех знакомых Женьки. Но Сережка далеко. Там у них уже тоже снег, конечно. Может, вообще получится увидеться, только когда снег сойдет…
Да нет. Уже, наверное, не получится.
Все далеко. Он один…
…Нет. Никто не один. Люди, которых он спасает, могли уйти, но они спасали слабых, без которых не будет продолжения русскому роду. И спасли. Теперь – его обязанность спасать их.
Никто не один. Все и всегда вместе. Общая кровь связана единой честью…
Это навечно. Будет и есть
Русская кровь. Русская честь.
И возрождается снова и вновь —
Русская честь. Русская кровь.
Первый из бандитов появился сверху – он съехал на боку за тот холмик, прикрываясь которым полз Женька. Видимо, тоже хотел его использовать как прикрытие… Белосельский четко увидел плоское, обезображенное язвами в углах широкого узкого рта лицо – и перерезал врагу горло раньше, чем тот сумел понять, кого видит перед собой и вообще, не кажется ли это ему. Полежал секунду… Нет, не заметили. Кажется, он прополз им в тыл.
Сейчас. Он хорошо помнил путь, намеченный от леса. Он ощущал его.
Сейчас.
Вот сейчас.
Сейчас.
Тут!..
Обоих пулеметчиков он застрелил с левой руки практически за секунду – двумя пулями одного, двумя другого, – перехватив финку в зубы, правой швырнув в соседний пулемет гранату, уже падая навзничь. Тут же, сразу после взрыва, подскочил, словно на пружине, уклонился от очереди уцелевшего пулеметчика и пристрелил его в лицо в броске. Выстрелил в спины еще не успевших повернуться двоих бандитов, видневшихся ближе остальных, – один упал ничком, второй присел, роняя оружие, закачался на корточках, пронзительно завывая.
Еще трое бежали к нему – в метели они казались чернолицыми призраками, у которых вместо ртов – ямы.
Вторую гранату. Патронов всего два в магазине. В них – гранату (он замахнулся) – и перезар…
Его дернуло и поволокло за руку – не больно, но неприятно, тянуще, беспощадно как-то. Он рванулся, падая на спину, высвободился… И тут же очень сильно закружилась голова. Так сильно, что он закрыл глаза и мучительно икнул. Головокружение прошло, он открыл глаза и удивился – пурги не было. Только мела поземка.
Свою правую руку Женька увидел в полуметре от себя. Она лежала, шевеля пальцами, грязная, какая-то черно-сине-алая. Женька хихикнул – это было смешно, как она шевелилась. Потом прижал обрубок к груди. Задумчиво посмотрел на него, сжал сильней, чтобы унялась кровь, – ее и так много вытекло, оказывается… В гранату попали, что ли? Или она была бракованная? Подумал, что это та самая рука, которую он отрубил тому несчастному существу в школе Ващука, – тоже правая… Из алого с белыми вкраплениями среза все равно брызгала кровь – тремя струйками. Женька полез в нарукавный карман за пакетом, но внезапно понял, что сил нет. Совсем нет.
Тогда она перевернулся на бок и посмотрел вокруг.
На белом лугу по дороге к лесу не было никого. Мертвых не было тоже, и Женька улыбнулся, поняв, что добежали все и донесли раненых.
