Когда с толпой не по пути,
Постыден хлеб обглоданный —
Тебе, как видно, уходить,
Бродить дорогой Водена… —
и хоровой подхват дружинников Романова:
Тебе, как видно, уходить,
Тебе, как видно, уходить,
Тебе, как видно, уходить —
Тропою тайной Водена!
– Завтра перевезем вас, – Лодырь со вкусом прихлебывал квас, видимо, служивший для его организма чем-то вроде топлива. – А все-таки, может, зря наших никого с собой не берете? Теперь и человек двадцать нашлось бы. Лишним не будут…
– Не будут, – согласился Романов. – Тут не в этом дело. Вам надо готовиться к зиме.
– Зима близко… – пробормотал Светлов, выставил вперед ладони: – Я от нервов иронизирую… Я и в прошлый приезд вот товарищу селянину, – он кивнул на что-то проворчавшего Лодыря, – про это говорил…
– Так у нас готово все. И еще будем готовиться. – Лодырь говорил обстоятельно. – Мне бы вот только с твоими учеными поговорить подробно…
– Я пропуск напишу с просьбой к Лютовому встретиться. – Романов достал блокнот. – И отправляйтесь. Хоть завтра же. Только с конвоем! Хоть мы вроде те места и прошерстили, а все же… – Лодырь кивнул неспешно. – Кстати! А на том берегу ближайший поселок какой?
Лодырь вздохнул и развел руками:
– На два дня пути – никакого. Все мертвое. А вот дальше… по слухам – так и не поймешь…
* * *
Они фотографировались около большого медлительного парома перед первым рейсом. Всей дружиной.
За время похода было сделано много фотографий. Цифровые фотоаппараты еще работали, кое у кого имелись камеры на бесполезных мобильниках, но это уже не имело смысла – с каждым днем все больше и больше сокращалась база для работы с цифрой и, главное, ее хранения. Поэтому снимки и ролики в походе делались на обычные, механические аппараты и камеры, которых взяли с собой по несколько штук.
Пройдет много лет. Даже много десятилетий. Романов встретит тот снимок – именно тот – в учебнике по истории Безвременья. И долго будет смотреть на него. Отдельно – на мальчишек в первом ряду и на флангах плотного небольшого строя. На их серьезные лица. В прошлом мире ни они, ни их ровесники не умели сниматься серьезно, фотография считалась «отстойной», если на ней не было распальцовок, скорченных рож, глупых совместных прыжков, взявшись за руки, десятков примет «крутости селфи». Но на этом снимке они стояли – спокойные, повзрослевшие, с оружием в руках, которое не казалось «взятым для позирования», потому что не было таковым. За их спинами тек серо-бурый мертвый Амур – как один из многих рубежей, которые им предстоит взять в жизни.
Романов будет смотреть на фотографию и думать, что в этом есть что-то глубоко правильное и закономерное, что все тяжелые времена пережила именно эта фотография. Именно она стала одним из символов прошлого для молодежи мира, где слово «крутой» означает состояние вещества, а слово «селфи» забыто даже англосаксами.
Но до того момента в миг, когда они фотографировались у парома, оставалось еще сорок восемь лет.
Глава 12
Жестокие люди
Отчего, папа, взрослые трусы кругом?!
В телевизоры только глядят!
Мне б сейчас пулемет – я б сразился с врагом,
Мне б систему ракетную «Град»,
Мне бы бомбу найти или фаустпатрон,
А еще – «АКМ»-автомат…
А. Харчиков. Нарисуй!
Третьи сутки отряд двигался по мертвой земле.
Видимо, тут сплошными полосами прошли раскаленные тучи из камней, перегретого сжатого пара и жидкой раскаленной грязи, которые изверглись из разломов на берегу Амура. Ничего живого и никого живого тут не осталось – только сплошная бугристая серая масса, из которой поднимались участки дорог и умершие деревья. Под этой – к счастью, уже остывшей – массой были похоронены десятки населенных пунктов и, наверное, десятки тысяч людей. Почти все и без того небогатое население этих мест…
Небо хмурилось, часто начинал идти дождь с ветром. Со стороны океана тащило мокрые тучи, временами, казалось (хоть и было это просто невозможно), доносился грохот волн на невидимом отсюда берегу. Романов решил, что повернет обратно после того, как выберется к океанскому берегу, – и рассчитывал еще на полмесяца, а то и больше пути.
Он не знал, что землетрясение вкупе с цунами «слизнуло» Николаевск-на-Амуре, после чего по руслу Амура, поглощая лежавшие среди лесов озера – Чля, Орель, Орлик, Чертово, Акшинское, Гедама, Далган, – пошел разлом, превращая эти территории в морской залив. Крайней точкой Охотского моря теперь стало бывшее озеро Удыль.
Только к вечеру этого, третьего, дня, после того как с трудом, помогая коням и опасаясь в первую очередь за них, перевалили через вздыбленный горячий хребет из чудовищных базальтовых плит, поднимавшийся на высоту метров трехсот, пошла за ним обычная заболоченная тайга. К счастью, по картам почти сразу, еще дотемна, удалось выйти на уцелевшую дорогу, которая вдоль реки Амгунь вела к районному центру Осипенковка.
Амгунь была жива. Дружина все три дня питалась НЗ, а здесь удалось застрелить двух больших оленей и взять в реке кучу одурелой форели, «стоявшей» в каком-то затончике. Живность вообще вся, сколько ее ни встречалось, вела себя неправильно, почти пугающе, словно ее что-то мучило.
В темноте опять пошел дождь, но ненадолго – небо вдруг резко расчистилось, светила большущая кроваво-красная луна, на которую было страшновато смотреть. Романов с несколькими порученцами проехался на пару километров вперед от лагеря. Они набрели на самую обычную автобусную остановку, от которой до Осипенковки, судя по указателю, было «8 км». Рядом стоял автобус – настолько обыденно и естественно, что все долго оглядывались в ожидании: сейчас начнут подтягиваться и садиться люди. Конечно, никого не было, а автобус стоял тут с прошлой осени. На руле зажимом была прикреплена уцелевшая выцветшая и скоробленная бумажка с тремя крупно написанными словами: «УШЛИ В ОСИПЕНКОВКУ», – а в салоне нашлись следы нескольких ночевок разного времени и даже костра, разожженного на каком-то металлическом круге в задней части «пазика» под приоткрытым люком в крыше.
Внутри будки остановки сохранились старые объявления и рекламы. Читать их было странно и тоже жутковато, как смотреть на светящую красную луну. А еще нашлось несколько гильз шестнадцатого калибра. Впрочем, это ни о чем не говорило – гильзы могли тут лежать много лет.
Обратно ехали молча, медленно, то и дело оглядываясь. Кто-то из ребят сказал с тоской:
– Тут автобус на Хабаровск ходил. Мы на соревнования в эти края ездили… так было классно… Николай Федорович, а как вы думаете, Осипенковка цела?
– Завтра увидим, – коротко ответил Романов.
* * *
Что Осипенковка цела, стало ясно еще на полпути к ней. Дорогу перегораживала не очень умелая, но надежная баррикада, единственный проход в которой был перекрыл крест-накрест двумя обрезками рельсов. Люди там тоже были – трое или четверо, – и дружина стояла на дороге минут двадцать, пытаясь понять, что собой представляет заслон. На бандитов люди не походили, хотя носили оружие. Нападать тоже не собирались, и в конце концов Романов, отмахнувшись от предостережений, один поскакал к баррикаде.
