Я ожидаю, что мы пойдём в камеры «подопытных». Но Томилин
набирает какую-то команду на терминале, и в одной из стен кабинета расползаются
деревянные панели, открывая огромный экран.
— Карину очень интересует первый этап перевоспитания, — говорит
Томилин. Не то с иронией, не то серьёзно… — Карина, с кого начнём? У нас есть
водитель, совершивший наезд на детей, катавшихся по тротуару на велосипедах. И
двое убийц.
Мне не надо уточнять, что это за убийцы.
— Начните с водителя, — говорю я.
Экран будто превращается в окно — огромное окно, открытое в
вечерний город. Обычные московские улицы, только людей немного. Здесь, в
глубине, нет разницы между телеизображением и реальностью — и то, и другое
иллюзорно.
Грузовик, что катится по улице, — обычный грузовик с пустым
кузовом, с ободранной краской на кабине и грязным ветровым стеклом, несётся
совсем рядом — лишь протяни руку…
— Пускай детишек, Денис, — распоряжается Томилин.
И я чувствую к нему мимолётное уважение. За то, что он не
сказал «пускай фантомы» или «начинай сеанс». Не спрятался за эвфемизмом.
Пускай это трижды нереально, пускай это лишь пляска
электронов в кристаллах микросхем, но для того человека, что отбывает свой срок
в виртуальной тюрьме, происходящее станет настоящим шоком.
1010
Виртуальная камера, которая показывает нам мчащийся
грузовик, парит над машиной. Свет в кабинете Томилина меркнет, и у меня
возникает ощущение киносеанса. Будто я смотрю свеженький голливудский боевик…
один из тех, новомодных, где компьютерные образы самых популярных актёров всех
времён и народов бродят в виртуальных декорациях… где мужественный Клинт Иствуд
стоит плечом к плечу с импозантным Шоном Коннери и смазливым Леонардо ди
Каприо… интерактивный фильм, где всю троицу можно усадить в лужу, а победит трогательный
Чарли Чаплин…
Но этот фильм не интерактивен. Он режиссирован от первой до
последней секунды. Что бы ни думал водитель грузовика.
— Ведь он совершил наезд в пьяном виде… — говорю я. — Ведь
так?
— Он и сейчас нетрезв, — отвечает Томилин. — Для него были
оставлены виртуальные бары.
— Но ведь невозможно повторить ту ситуацию с точностью, — не
сдаюсь я.
— Почему? — удивляется Томилин.
И в этот миг грузовик сворачивает на перекрёстке.
Будто отдёрнули занавес. Вечер сменяется днём. Широкий
проспект — узкой улочкой, где и двум машинам-то не разъехаться. Тем более что
навстречу бодро несутся несколько легковушек. Грузовик виляет, дёргается,
налетая на бордюр и выскакивая на тротуар.
А в нескольких метрах перед капотом едут на велосипедах двое
мальчишек, уже начинающих оборачиваться на рёв мотора.
— Оп, — говорит Томилин. Успевает сказать, прежде чем
изображение дёргается, переворачивается, начинает кружиться: виртуальная камера
описывает немыслимую кривую, удерживаясь над кузовом грузовика.
Неужели в реальности возможно так выкрутить руль?
Скорость не так уж и высока. Сколь бы ни был пьян водитель,
но он сбросил газ на повороте. Но удар всё равно силён.
Капот сминается, втыкаясь в стену здания, грузовик
разворачивает, он крошит стеклянную витрину, наполовину въезжая в продуктовый
магазинчик. И я понимаю: что-то идёт не так. Магазин не прорисован полностью,
существуют лишь несколько метров перед витриной, а всё остальное — серый туман,
мгла без красок и форм. Из задравшегося вверх капота бьёт пар и сочится
бесцветная жидкость.
— Денис, — очень спокойно говорит Томилин, — я же просил…
— Да не мог он успеть повернуть, — отвечает Денис. — Всё же
обсчитано!
В его голосе слышится искреннее возмущение. Нет, вряд ли он
психолог. Скорее программист, переводивший расплывчатые указания в цифровую
форму.
— Скорость была тридцать четыре километра в час, радиус
поворота… — бормочет Денис. Но Томилин жестом заставляет его замолчать.
А смятая дверь кабины со скрежетом открывается. Скорее
вываливается, чем выходит, водитель. И не глядя на серый туман в глубине
магазина, бредёт сквозь стеклянное крошево витрины на улицу.
— Камеру сдвинуть! — рявкает Томилин.
Я не вижу, кто исполняет его команду. Возможно, у Дениса
есть какой-то пульт, а может быть, нас слушают и другие сотрудники тюрьмы.
Но камера послушно сдвигается с места и плывёт вслед за
водителем.
И я начинаю смеяться.
Это уже не трагедия. Это фарс.
По улице всё так же едут автомобили, всё так же идут
прохожие, не обращая никакого внимания на воткнувшийся в здание грузовик.
А нераздавленные велосипедисты продолжают ехать, с ужасом
озираясь назад. Они едут на месте, колёса скользят по асфальту, сверкают спицы
с красными кружками катафотов, длинные волосы одного из пареньков полощет на
несуществующем ветру. Лучший в мире велотренажёр.
Водитель обходит машину. Подходит к ребятам, смотрит на них,
протягивает руку, словно намереваясь тронуть, — и тут же отдёргивает. Достаёт
мятую пачку «Примы», засовывает одну сигарету в рот, но забывает закурить и
кричит:
— Бип! Бип-бип, вашу мать! Козлы, бип! Бип!
То ли он догадался, где камера. То ли это случайность — но
он смотрит прямо на нас.
— Бип! — зло говорит Томилин. — Какой бип включил звуковой
цензор?
— Но это же общее требование ко всем государственным
учреждениям! — отбивается Денис.
Водитель, выронивший сигарету, достаёт другую. Садится на
асфальт, закуривает, глядя на несущихся в никуда велосипедистов.
— Уберите… это, — командует Томилин. — Карина, прошу
прощения.
— Бип, — говорю я с улыбкой. Именно «бип» я и хотела
произнести.
— Смешно, — соглашается Томилин, когда гаснет экран. — Может
быть, Карина, вы ещё объясните, что это значит?
— Да если бы я знала…
На самом-то деле я догадываюсь. И готова поаплодировать
Чингизу, устроившему свой сюрприз. Вот только…
— Наши визитёры изолированы? — спрашивает Томилин Дениса.
— Разумеется! — Видно, в этом программист уверен. — Стекова
аппаратно отключили от глубины. А тем двоим задавили каналы. Начисто.
— Ну и какие версии? — спрашивает Томилин.
Ответа нет. И подполковник командует:
— Давайте второго!
— Какого именно?
