Начальник кивает. Либо ему всё равно, либо хорошо
притворяется.
— У меня с собой несколько сканеров, — добавляю я. — Знаете,
есть мнение, что виртуальная тюрьма недостаточно защищена от побегов…
Аркадий смеётся совершенно искренне.
— Побег? Куда, Карина? Ох уж мне эти динозавры от
юриспруденции… Все наши подопечные спят крепким сном за высокими заборами.
Вокруг — виртуальность!
— Да, — лепечу я, — но если убийцы и насильники смогут
разбежаться по Диптауну…
— Предположим! — Подполковник готов идти мне навстречу. —
Итак, кровожадный маньяк Вася Пупкин сумел убежать из виртуальной тюрьмы…
Бедный Василий Пупкин, автор учебника арифметики для
церковноприходских школ! Не знал он, как жестоко расправятся с ним измученные
задачками про бассейны и поезда ученики. Сделают его имя нарицательным, похлеще
любого мистера Смита.
— И что же сотворит наш маньяк в виртуальности? — продолжает
вопрошать Томилин. — А, Карина?
— Убийство, — предполагаю я.
— Виртуальное?
— А как же оружие третьего поколения? Которое убивает людей
из виртуальности?
Понимаю, что стремительно падаю в глазах Томилина. Но ничего
не поделаешь.
— Карина, года два назад ходили подобные слухи, —
соглашается он. — Даже целые истории рассказывали. О том, как некий хакер погиб
от виртуальной пули… Поверьте, шум был таким, что началось официальное
расследование. Да, попытки конструировать «оружие третьего поколения» были. Но
ничем не увенчались. Серьёзные люди давно оставили эти исследования… разве что
соответствующие службы ещё сосут денежки из своих правительств.
— А если сексуальное насилие? — не сдаюсь я. — Ведь это в
виртуальности возможно!
Тут подполковнику крыть нечем, и он сразу же теряет
ироничность.
— Зато убежать из тюрьмы невозможно. Пожалуйста, проверяйте…
я первый пожму вам руку, если вы докажете обратное.
Что-то я выхожу из роли. Старлей Карина, гордая от своей
миссии, не должна отвлекаться на чай, пусть даже краснодарский, и бородатые
анекдоты.
— Давайте начнём, — отставляю я чашечку. Чашечка красивая —
чёрные с золотом розы на тонком фарфоре. Тоже отечественная, ясное дело.
— Следуйте за мной. — Голос Томилина тоже суровеет.
Идём долго. Не менее трёх решётчатых дверей — сервер-гейтов,
погружающих нас всё глубже и глубже в тюремную сетку. Я демонстративно вожу
вокруг сканером — вполне исправным и довольно надёжным прибором. Всё чисто.
Никаких подкопов. Эдмон Дантес зря потратил бы свои молодые годы.
Тюремный корпус и впрямь построен по американскому образцу.
Приличных размеров помещение, пассаж, где вместо магазинов — зарешечённые
клетушки в три этажа. Неожиданности начинаются, когда мы подходим к первой
камере. Она пуста.
— Подопечный в своём пространстве, — говорит Томилин. —
Видите дверь?
В камере и впрямь есть одна деталь, выбивающаяся из
привычного тюремного интерьера. Между сверкающим унитазом и жёсткой откидной
койкой — занавешенный плотной серой тканью дверной проём.
— Это и есть та самая «внутренняя Монголия»? — позволяю себе
вольность. Ну должна же была трудолюбивая инспекторша ознакомиться с тюремным
жаргоном?
— Да, — с лёгким удивлением отвечает Томилин. — Сержант!
Один из надзирателей, молчаливо следующих за нами, гремит
ключами и отпирает камеру. Вхожу вслед за Томилиным.
— Не надо, — отмахивается подполковник от бросившегося к
портьере сержанта. — Итак, Карина Петровна, весь наш контингент вправе отбывать
своё наказание обычным образом, хотя и в виртуальности. Находиться в камере,
работать в мастерской, посещать библиотеку и церковь… мы предоставляем услуги
представителям пяти наиболее популярных конфессий. Однако есть и решающее
отличие нашей тюрьмы от обычной. Каждый заключённый имеет собственное
автономное пространство, как его неофициально называют — «внутреннюю Монголию».
В каждом конкретном случае это пространство создаётся индивидуально,
квалифицированными специалистами. Посещение вну… автономного пространства или
же зоны катарсиса — это уже официальный термин — служит перевоспитанию
преступника. Могу заметить, что случаи отказа от этой терапии крайне редки.
Позвольте…
— Это не слишком бесцеремонно? — спрашиваю я.
И Томилин ощутимо меняется в лице.
— За находящимися в зоне катарсиса ведётся непрерывное
наблюдение. Они знают, что в любой момент надзиратель может прервать сеанс.
Пройдёмте.
Может быть, он начинал с патрульно-постовой службы?
Вслед за Томилиным я отдёргиваю занавеску и вхожу в зону
чужого катарсиса. В чью-то «внутреннюю Монголию».
А это и впрямь похоже на монгольскую степь!
Нет, я там не бывала. Даже через глубину. Но в моём
представлении она так и выглядит: бескрайняя равнина до самого горизонта,
каменистая земля с сухими стебельками высушенной злым солнцем травы, пыльный
ветер, безоблачное небо. Очень жарко.
— Тс-с! — упреждает мой вопрос Томилин. — Вон там.
И впрямь, метрах в ста от входа — полощущегося прямо в
воздухе серого полотнища, — сидит на корточках человек. Мы приближаемся, и
человек оказывается тщедушным, с жиденькими волосами и нездоровой бледной кожей
типом.
Перед ним сидит на земле крошечная рыжая лисичка — фенек.
Можно подумать, что они медитируют, глядя друг на друга. Но
в отличие от человека лисичка нас видит. И когда мы подходим совсем близко —
разворачивается и обращается в бегство.
Человек горестно вскрикивает и лишь потом оборачивается.
Лицо у него тоже самое обычное. С таким лицом трудно
назначать девушкам свидания — не узнают, не выделят из толпы.
— Заключённый Геннадий Казаков, осуждён районным судом
города… — вскакивая и закладывая руки за голову, начинает он вытверженную
назубок формулу.
А статья у него плохая. Умышленное убийство при отягчающих
обстоятельствах.
— Я особый инспектор Управления по Надзору за
исправительными заведениями, — говорю я. — Есть ли у вас жалобы на условия
содержания?
— Жалоб нет, — быстро отвечает осуждённый.
Во взгляде его не страх и даже не злость к тюремщикам.
Раздражение! Самое настоящее раздражение человека, оторванного от очень важного
дела ради какой-то ерунды. Больше ничего во взгляде нет.
— Пойдёмте, — говорю я Томилину.
И мы оставляем Казакова в его «внутренней Монголии».
Подполковник начинает говорить, едва мы выходим в обычную камеру.
