Охранники подпихнули носилки ближе к жерлу мусоросжигателя. Тонкие языки пламени с аппетитом лизнули подошвы стильных ботинок привязанного.
— Босс, нет!!! Не надо! Не на… — Истошный визг пытуемого вдруг оборвался, голова откинулась набок, глаза закатились.
— Что это с ним? — поинтересовался Каперони.
— Похоже, в обмороке, сэр.
— Ну, так достаньте его оттуда! Что за удовольствие, право, — сжигать бесчувственное тело?!
Охранники сняли носилки с помоста и снова опустили их на пол. Застыли в растерянности, пытаясь сообразить, откуда именно босс велел достать клиента — из печи или из обморока.
— Что за запах? — подозрительно осведомился тем временем Гвидо Каперони.
— Горелая подошва? — почтительно уточнил один из охранников.
— Нет, гораздо более мерзкий!
— Это запах его страха, босс, — нашелся с ответом второй охранник.
— Понятно, — печально констатировал Каперони. — Господи, до чего же я не люблю эти физиологические подробности… — В ухе у него внезапно запульсировал сигнал вызова, и он с неудовольствием отвернулся от пылающей преисподней. — Слушаю, Джанфранко.
— Босс, вы просили напомнить без четверти двенадцать, что у вас важная встреча.
— Спасибо, мой мальчик. Занимаясь любимым делом, я совершенно теряю счет времени… — Он снова повернулся к охранникам. — Я вернусь вечером, и мы продолжим нашу увлекательную беседу. Позаботьтесь о нем. К тому времени, как я приеду, непременно обмойте его, смените ему подштанники и попшикайте какой-нибудь померанцевой туалетной водой. Я брезглив до ужаса.
Быстро поднявшись по железной лесенке к лифту, Каперони вошел в него, повернул извлеченный из кармана ключ в специальной скважине над двумя рядами кнопок, что позволяло добраться до верхнего этажа без промежуточных остановок, и поспешно взмыл в небеса.
Оставшиеся возле распахнутой печи охранники задумчиво разглядывали тело на носилках, пытаясь рассчитать оптимальный алгоритм дальнейших действий.
— Он вроде приходит в себя, — наконец заметил один из них. — Может, следует ему помешать? До вечера еще масса времени.
— Бесчувственное тело мыть проще, — согласился второй. — Хотя жечь да, не так интересно.
И он от души двинул приходящего в себя человека на носилках штатной дубинкой по голове.
Утро Глама, нового босса гангстерского клана Саггети и по совместительству председателя совета директоров «Саггети Корпорейшн», началось предельно паршиво. Оно началось с того, что глава мафиозного семейства, стоя перед зеркалом и мучительно вспоминая с трудом заученные приемы, повязывал себе галстук. Повязываться галстук отказывался наотрез: узел перекашивало то вбок, то вверх. С тихой ненавистью распустив очередной неудачный узел, юный глава клана снова вдумчиво пытался совладать с непокорной деталью делового костюма. И вновь безуспешно.
У противоположной стены апартаментов работал огромный, почти во всю стену, головизор. Показывали «Банды фронтира». В детстве Глам обожал это кино и мог пересматривать его целыми днями, снова и снова, представляя себя на месте хладнокровного Стального Джека и мудрого дона Скальци. Однако сегодня любимый фильм вызывал только глухое раздражение. За последний месяц Гламу пришлось пережить столько, что придуманные киношные страсти стали казаться ему нелепыми и пустяковыми. Он спровоцировал кровопролитную клановую войну, собственноручно уничтожил одного из самых грозных боевиков противника, потерял отца, вероломно убитого Колхейнами, завоевал сердце самой прекрасной женщины на свете, провел несколько суток в пыточном подвале противника и в конце концов стал главой уважаемого столичного клана — такая молниеносная и головокружительная, полная невероятных виражей карьера не снилась ни дону Скальци, ни Стальному Джеку, ни Малышу Агавру.
Раздраженным щелчком пальцев Глам вырубил головизор и в очередной раз с бесконечным терпением, присущим настоящему мафиозному боссу, распустил непокорный узел. Он с огромным удовольствием сорвал бы с шеи проклятую удавку и отправил ее в окно, но он больше не был взбалмошным мальчишкой, над которым втихомолку посмеивались даже шестерки отца и которого покойный Джорджо Саггети порой бил до крови под горячую руку. Нет, теперь он сам был главой влиятельной семьи, слово которого стоило дороже бромикана и мнение которого имело серьезный вес в глазах других мафиозных семей Талгола… Впрочем, он отчетливо понимал также, что унаследовал лишь часть авторитета отца, что старые семьи считают его никчемным выскочкой, которому помогло неимоверное стечение обстоятельств, и значит, возникнет более чем достаточно желающих попробовать его на прочность. Сегодня как раз был один из таких дней — когда медленно и незримо кружившие вокруг него хищники глубин непременно попытаются определить, какой величины кусок собственного мяса он готов им отдать, чтобы они не бросились на него все разом и не принялись бешено терзать, растаскивая на кровавые ошметки…
— Не получается, милый? — На его плечи легли ласковые женские ладони. — Ну, ничего страшного. Давай-ка я тебе помогу… — Двумя движениями Джулия завязала на Гламе галстук и осторожно потянула, покрепче затягивая узел, который вышел идеальным. — Вот и все.
Саггети поймал ее левую кисть, приложил к губам.
— Спасибо, дорогая, — сказал он, разглядывая себя в зеркале. — Но… Я должен сделать это сам. Таким был мой отец. И если я не могу даже самостоятельно завязать галстук, на что я вообще гожусь?
Он рывком ослабил узел.
— Таким ты нравишься мне еще больше, — с тихим восторгом проговорила Джулия. — Ты настоящий мафиозо. Как же я рада, что не ошиблась в тебе…
Глам еще раз попытался повязать галстук и снова потерпел неудачу. Сердито засопел, опустив руки.
— Может быть, ты все-таки разрешишь мне помочь тебе? — мягко спросила Джулия. — Не думаю, что из-за пустяка стоит опаздывать на встречу подобного уровня.
Глам развернулся, обнял ее, прижал к себе.
— Как бы поступили на моем месте великие мафиози древности? — задумчиво сказал он. — Знаешь, когда-то было предсказано, что тот, кто сумеет развязать знаменитый Гордиев узел, подомнет под себя весь наркотрафик одного из земных континентов. Вот только узел был невероятно сложным, и уважаемые доны, пытавшиеся его распутать, лишь запутывали его еще больше. А потом пришел Александр Македонский. Ну, тот самый, который изобрел стрельбу по-македонски, с двух рук сразу. Сначала он тоже ковырялся с узлом, как и прочие смертные, а потом, поняв, что это занятие для дебилов, выхватил свою верную наваху и разрубил узел одним ударом. После чего действительно стал величайшим боссом эпохи…
Джулия смотрела на него во все глаза. Глам распустил очередной неудавшийся узел, сорвал галстук с шеи и швырнул его в угол.
— Пусть привыкают, — негромко, но веско проговорил Саггети. — Пришло новое время. Молодые и сильные выживут старых и больных. Если дело в галстуке, а не во мне, пусть ведут переговоры с галстуком.
