Разрушение крупных подвесных ферм ограниченным количеством взрывчатки требовало большой точности и размещения зарядов в виде ожерелья с электрическими взрывателями. Хамбер изготовил парусиновые ленты и петли для крепления зарядов. Тем не менее задача их установки под огнем противника оставалась сложной. Поскольку существовала опасность потерь, в качестве моего дублера в этом рейде был приглашен единственный на акабской базе инженер-сапер Вуд. Он немедля согласился, хотя считался нестроевым по медицинским показаниям: во Франции он получил сквозное пулевое ранение в голову. Джордж Ллойд, который перед отъездом в Версаль на заседание печальной памяти Межсоюзной комиссии провел последние несколько дней в Акабе, вызвался сопровождать нас до Джефера. Хотя он считал себя одним из лучших компаньонов в дороге, и действительно был не нудным, его присутствие добавило нам недобрых предчувствий.
Мы занимались последними приготовлениями, когда прибыл неожиданный союзник в лице эмира Абдель Кадера эль-Джезайри, внука рыцарственного защитника Алжира от французов. Изгнанная семья его жила в Дамаске в течение целого поколения. Один из его ближайших родственников, Омар, был повешен Джемалем за предательство, описанное в бумагах Пико. Другие были депортированы, и Абдель Кадер рассказал нам длинную историю о том, как он бежал из Бруссы, и о полном приключений путешествии через Анатолию в Дамаск. В действительности он был освобожден турками из-под стражи по требованию Хедива Аббаса Хилми, который послал его по частному делу в Мекку. Он приехал туда, встретился с королем Хусейном и вернулся обратно с почетом, с прекрасными подарками и со своим ленивым умом, наполовину убежденным в правоте нашего дела.
Фейсалу он предложил тела и души своих крестьян, здоровых, крепко сбитых ссыльных алжирцев, компактно живших на северном берегу Ярмука. Мы воспользовались этим случаем, позволявшим нам некоторое время контролировать средний участок долинной железной дороги, включавший два или три крупных моста, не встречая препятствий в агитации среди сельчан, – алжирцы были ненавистными иностранцами, и арабское крестьянство не собиралось к ним присоединяться. Мы позвонили Рафе, чтобы он встречал нас в Азраке, и не сказали ни слова Заалю. Все наши мысли были сосредоточены на Вади-Халиде и на мостах.
Пока мы действовали в этом духе, пришла телеграмма от полковника Бремона, предупреждавшая нас, что Абдель Кадер – шпион на содержании у турок. Это известие нас обескуражило. Мы провели тщательное наблюдение за ним, но не нашли подтверждений обвинения, которое мы старались не принимать вслепую хотя бы и от Бремена, человека ответственного и отвечающего за свои слова. Однако его воинственный темперамент мог подавить рассудок, если ему доводилось услышать публичные и приватные обвинения Франции из уст Абдель Кадера. Французы, воспринимавшие свою страну как прекрасную женщину, никому не прощали равнодушия к ее чарам.
Фейсал сказал Абдель Кадеру, чтобы тот поехал с Али и со мною, мне же заметил: «Я знаю, что он сумасшедший. Но думаю, он честный человек. Берегите свои головы и используйте его». Мы продолжали заниматься нашими делами, выказывая ему полное доверие. В действительности он был исламским фанатиком, полусумасшедшим, одержимым религиозным экстазом и яростной верой в самого себя. Его мусульманские чувства оскорбляло мое откровенное христианство. Его гордость была уязвлена нашими товарищескими отношениями, потому что если бедуины приветствовали его как более высокого по положению, то меня – как человека, который выше и лучше его. Его упрямство дважды или трижды приводило к тому, что Али дважды или трижды терял самообладание, а последним жестом Абдель Кадера была попытка уйти от нас в момент, когда мы пребывали в отчаянно трудном положении после задержки выступления, потери душевного равновесия и разрушения наших планов в той мере, в какой удалось это сделать.
Глава 71
Выступление было, как всегда, трудным. Я выбрал себе в качестве телохранителей шестерых новобранцев. Махмуд был уроженцем Ярмука. Это был бдительный и горячий девятнадцатилетний парень, раздражительный, что присуще людям с вьющимися волосами. Азиз, из племени тафас, был старше Махмуда; три года он прожил с бедуинами, скрываясь от воинской службы. Прекрасно управлявшийся с верблюдами, этот человек с заячьей губой был недалекого ума, однако держался независимо и гордо. Третьим был Мустафа, кроткий парень из Дераа, из крестьян среднего достатка, очень честный, всегда как бы раздосадованный самим собою, потому что был глухим и стыдился своего недостатка. Однажды на пляже он немногими словами высказал свое желание стать моим телохранителем. Он так явно ждал отказа, что я взял его к себе, и это был хороший выбор для остальных, поскольку они заставляли его, как слугу, выполнять их мелкие поручения. И все же он тоже был счастлив находиться среди отчаянных парней и надеялся, что окружающие сочтут его таким же сорвиголовой. Чтобы уравновесить его бесполезность в походе, я зачислил к себе на службу Шовака и Салема, двоих пастухов верблюдов из племени шерари, а также Абдель Рахмана, невольника, бежавшего от племени рьядт.
Своих старых телохранителей Мухаммеда и Али я оставил дома. Они устали от приключений на железной дороге и, подобно своим верблюдам, нуждались на короткое время, если можно так выразиться, в тихом пастбище. Это неизбежно делало Ахмеда главным в компании. Его яростная энергичность заслуживала продвижения по службе, но очевидный на первый взгляд выбор всегда оказывается ошибочным. Он злоупотреблял своей властью и становился деспотичным, и этот поход со мной стал для него последним. Для ухода за верблюдами я взял Крейма, а также Рахайля, крепкого, самоуверенного парня из племени хауран, для которого чрезмерная работа являлась благословением, позволяющим ему оставаться для нас очень нужным. Тунеядец Матар из племени бени хасан присоединился к нам по собственной инициативе. Его жирные крестьянские ягодицы плотно заполняли вместительное верблюжье седло и служили основным и постоянным предметом похотливого и даже зловещего юмора, который на марше помогал моим телохранителям коротать досуг. Мы могли оказаться на территории бени хасан, где он пользовался некоторым влиянием. Его нескрываемая алчность позволяла нам быть уверенными в нем, пока его ожидания не пошли прахом.
Служба у меня теперь была выгодной, потому что я, понимая свою ценность для арабского движения, свободно тратил деньги на тех, кто обеспечивал мою безопасность. Молва, в кои-то веки игравшая положительную роль, золотила мою открытую руку. Фаррадж и Дауд с двумя земляками из племени биаша – Кидром и Миджбилем – завершали состав группы.
Фаррадж и Дауд были сообразительны и веселы в дороге, которую они любили так, как все бойкие агейлы, но в лагере избыток остроумия постоянно доводил их до стычек. На этот раз они превзошли сами себя, исчезнув утром в день нашего выступления. В полдень пришла записка от шейха Юсуфа, что они находятся в его тюрьме. Юсуф спрашивал, не хочу ли я с ним об этом поговорить. Я направился к его дому, около которого увидел большую толпу любопытных. Шейх только что купил верховую верблюдицу чистых кровей кремовой масти. Животное вечером заблудилось в пальмовой роще, в которой расположились лагерем мои агейлы. Они не подозревали, что верблюдица принадлежала губернатору, и, прежде чем отпустить ее на все четыре стороны, до рассвета трудились, окрашивая ее голову хной, а ноги – индиго.
