Однако он не произнес ни слова. Я тронул ногой косматое плечо своей верблюдицы, она мягко перешагнула рельсы и стала спускаться по другому откосу насыпи, а маленький турок оказался в достаточной степени мужчиной, чтобы не выстрелить мне в спину, когда я отъезжал от полотна дороги с теплым чувством к нему, которое всегда испытывал к любому человеку, спасшему чью-то жизнь. С безопасного расстояния я оглянулся. Не спуская с меня глаз, турок стоял, приложив большой палец к носу, и шевелил пальцами, как ребенок, «состроивший нос».
Чтобы сварить кофе, мы разожгли костер, который одновременно служил маяком для остальных, а потом терпеливо ждали, пока мимо нас двигались их темные цепочки. Весь следующий день мы ехали к Вади-эль‑Джинзу с ее оставшимися после паводка глазницами мелкой воды в складках глинистой почвы, обросших по краям молодым низкорослым кустарником. Паводковая вода была серая, как мергелевое русло долины, но вполне пригодная для питья. Там мы остановились на ночь, поскольку Зааги подстрелил дрофу, а Ксенофонт правильно заметил, что ее белое мясо очень вкусно. Пока мы пировали, наелись и по колено утопавшие в сочной зелени верблюды.
Четвертый, легкий переход привел нас в Ататиру, которая и была нашей целью: здесь стояли лагерем наши союзники Мифлех, Фахд и Адхуб. Фахд все еще был болен, и навстречу нам вышел Мифлех, приветствуя нас своей медовой речью, с лицом притворщика, снедаемый алчностью, с подчеркивавшим это его свойство хриплым голосом.
Наш план, который в основном разрабатывал сам Алленби, был прост. Закончив приготовления, мы должны были дойти до Темеда, главного водопоя племени бени сахр, оттуда под прикрытием его кавалерии выступить на Мадебу и подготовить ее для размещения там нашего штаба, пока Алленби будет приводить в порядок дорогу от Иерихона до Сальта. Нам предстояло без единого выстрела соединиться с британцами.
Пока же нам оставалось лишь просто ждать в Ататире, которая, к нашей радости, утопала в зелени и где в каждой впадине стояла вода, а русла долины поросли высокой травой, изобиловавшей цветами. Бесплодные от соли меловые гребни окаймляли русла потоков, подчеркивая восхитительную красоту пейзажа. С вершины самого высокого из них перед нами открывалась панорама местности, простиравшейся к югу и к северу, и нам было видно, как ливший внизу дождь, словно резкими взмахами жесткой кисти, окрашивал долины широкими полосами зелени по белому фону меловых отложений.
Все росло в полную силу, с каждым днем картина эта становилась полнее и ярче, и наконец пустыня стала похожа на роскошный заливной луг. Игривые порывы ветра носились над нею, сталкиваясь друг с другом; шквалистые накаты, врываясь в траву, то и дело клонили ее к земле, превращая на мгновение в валки, отливавшие темным и светлым атласом, подобно прикатанной молодой кукурузе. Мы сидели на гребне, созерцая эти метавшиеся внизу тени и содрогаясь всем телом в ожидании сильных порывов ветра, а вместо этого наши лица овевало теплое, ароматное, какое-то невероятно нежное дыхание, вместе с потоком серебристо-серого света улетавшее за нашими спинами вниз, к зеленой равнине. Наши привередливые верблюды целый час, если не больше, щипали траву, а потом долго лежали, переваривая съеденное и громко пережевывая зеленую, пахнувшую маслом жвачку.
Наконец пришла весть, что англичане взяли Амман. Через полчаса мы уже ехали в Темед, оставив позади пустынную железнодорожную линию. Из последующих сообщений мы поняли, что англичане отступали, и хотя мы уведомили об этом арабов, те не обратили на это никакого внимания. Очередной курьер сообщил, что англичане только что оставили Сальт. Это полностью противоречило намерениям Алленби, и я прямо заявил, что это неправда. Потом галопом примчался еще один посыльный и сказал, что англичане разобрали всего лишь несколько рельсов к югу от Аммана после безрезультатного двухдневного штурма города. Я был серьезно озабочен этими противоречивыми слухами и послал Адхуба, который, как я был уверен, не мог потерять голову, в Сальт, с письмом к Четвуду с просьбой сообщить о действительном положении вещей. В ожидании ответа мы в тревоге топтались по всходам ячменя, лихорадочно строя один за другим планы своих дальнейших действий.
Поздно вечером из долины донесся стук подков, и вернувшийся Адхуб сказал, что чувствующий себя победителем Джемаль-паша вешает в Сальте местных арабов, радостно встретивших англичан. Турки продолжали преследовать Алленби в долине Иордана. Можно было думать, что они вернут себе и Иерусалим. Я достаточно хорошо знал своих соотечественников, чтобы отвергнуть такую возможность, но было очевидно, что дело совсем плохо. Ошеломленные, мы отправились обратно в Ататир. Я был глубоко удручен этим неожиданным поворотом событий. План Алленби казался простым, и то, что мы так пали в глазах арабов, было достойно сожаления. Они никогда не верили в то, что мы выполним все обещанное, и теперь их вольным умам оставалось лишь радоваться бушующему приливу весны. Их воображение возбуждало появление нескольких цыганских семей, пришедших с севера с навьюченными на ослов изделиями медников на продажу. Люди племени зебн приветствовали их с малопонятным мне юмором, но я наконец сообразил, что, кроме законного расчета на прибыль от продажи своего товара, цыганские женщины открывали для арабских мужчин и более широкие перспективы.
Они были особенно благосклонны к агейлам и получали свое сполна, поскольку наши люди были горячими и очень щедрыми. Я также воспользовался их услугами. Было слишком досадно находиться в полном безделье так близко от Аммана и не попытаться посмотреть на него, и мы с Фарраджем наняли трех веселых цыганочек, завернулись в их одежды и впятером направились в город. Визит прошел успешно, и моим окончательным выводом была уверенность в том, что город следовало оставить в покое. Был и один неприятный момент: около моста, уже на обратном пути, несколько турецких солдат преградили дорогу нашей группе и, приняв всех пятерых за тех, за кого мы себя выдавали, проявили к нам самое дружеское расположение. Мы с самым скромным видом обратились в бегство с проворством, свойственным цыганкам, и скрылись нетронутыми. На будущее я решил вернуться к своей привычке надевать обычную британскую солдатскую форму, направляясь в лагерь противника. Я был слишком нахален, чтобы вызывать подозрение.
После этого я приказал индусам вернуться обратно к Фейсалу и направился туда сам. Мы вышли в дорогу в один из таких ясных дней, когда лучи рассветного солнца пробуждают чувства, а разум, уставший от ночных размышлений, еще спит. В такое утро в течение часа или двух чувства и цвета окружающего мира воздействуют на каждого человека вполне непосредственно и по-своему, не фильтруясь через мысли и, следовательно, не становясь типичными. Они представляются существующими сами по себе, и отсутствие четкого плана и осмотрительных формулировок больше не вызывает раздражения.
Мы ехали на юг вдоль железной дороги, ожидая встречи с индусами, медленно двигавшимися из Азрака. Наш небольшой отряд верхом на призовых верблюдах, не теряя бдительности, стремительно перемещался от одной выгодной позиции к другой. Тихий день позволял нам быстро двигаться напрямик через усеянные кремнем отроги гор, вместо того чтобы тащиться по множеству пустынных троп, которые вели лишь к местам стоянок, заброшенным с прошлого года, если не тысячу или несколько тысяч лет назад, потому что дорога, однажды проторенная в этом царстве кремня и известняка, сохранялась клеймом на лице пустыни так же долго, как долго существовала сама пустыня.
