– Как тебе вид?
Пограничник поморщился, пахло паровозным дымом. Вид как вид. Пути, вагоны, цистерны. Советские паровозы и кургузые польские. Пути на север и юг так и остались на европейской колее.
– Ты что опять задумал?
– Эвакуация из Бреста семей командиров и совработников запрещена. Так?
– Да, – насупился Елизаров.
– Суета сует и ловля ветров. Подумай, куда побегут женщины и дети, когда начнётся. И как пригодится немцам наш подвижной состав. Стоп! Быстро не отвечать, смотри будто сверху.
Рука Ненашева, как взлетающий самолёт, поднялась плавно вверх, а растопыренная ладонь, словно зонтиком, накрыла вокзал и город.
Разведчик вновь позавидовал капитану. Хрен с подготовкой, но где учат наглядно так всё объяснять?
Как ни странно, этому Панова учили в обычной советской школе, где даже в эпоху застоя учителя почему-то ещё боролись за воспитание и образование каждого ученика.
– Да, сюда.
– Ты бы изъял отсюда взрывчатку и детонаторы. И с винтовками надо что-то делать. Подумай, вдруг рабочие вновь в дружины соберутся, как тогда, в 1939-м.
– Я поговорю с милицией.
– Вот именно. Раздолбаи! Знал бы, сам за пистолетами зашёл. А хочешь, загляну к тебе утром с тем самым пулемётом?
– Уверен?
– Легко, – усмехнулся капитан, бросил вещмешок и, пугая прохожих, сделал стойку на руках, используя перила, как импровизированные брусья.
После двух недель собачьей жизни его Ненашев находился в неплохой форме. «Худею я от вас, дорогая редакция, и вся моя семья худеет вместе со мной».
Под конец дня Максим пришёл к знакомому домику, но неожиданно получил холодный приём.
– Опять ваши наших постреляли.
– Ну, и у нас есть идиоты. – Капитан попытался поймать девушку за руку.
– Что-то слишком много! – гневно выкрикнула Майя.
Вечер перестает быть добрым.
Тот случай раздули. Изданный по гарнизону приказ предписывал командирам находиться в городе без личного оружия. Во избежание «несчастных» случаев и выработки выдержки при общении с недовольным местным населением. Вовремя, блин!
Как знакомо по его старой армии!.. Перестраховка.
Накануне событий в Баку у них изъяли стрелковое оружие. Дабы не провоцировать. В общем, ради торжества демократизации и приобретённых либеральных ценностей оружие погрузили на пароход и отправили подальше на рейд, наказав команде строго соблюдать нейтралитет.
Через несколько дней город взорвался. Люди, спасаясь от погромов, бежали к ним за помощью, а они всё «ждали команды» и готовились защищаться врукопашную…
Максим аккуратно расстелил на земле плащ-палатку и начал неторопливо перебирать один из пистолетов. Хорошая машинка, но, как дисциплинированный командир, он поедет в город без личного оружия. Работа предстоит душевная, себя показать и других посмотреть. Нож, естественно, не в счёт.
Ненашев собрал пистолет и покрутил его в руке. Прицелился. Накладки из дерева и без капли лака. Совсем не скользит в руке, поверхность впитает пот.
Максим искоса посмотрел на девушку. Как там, отошла от праведного гнева? Всё равно выбора у неё нет. Если что, отправит на восток в товарном вагоне. Тогда уж со справкой о прошлой работе на органы.
Набор документов, находившийся в его полевой сумке, гарантировал возможность Майе Чесновицкой остаться в живых и не превратиться в отработанный агентурный материал. И потом, должен же кто-то привезти его документы в Москву? Он давно выбрал девушку на роль курьера, женщинам гораздо проще находить общий язык друг с другом.
Пани смотрела на Ненашева и думала, что погорячилась.
Хотя нет, пусть позлится. Мужчина рядом должен гореть огнём, а не скрывать чувства и темперамент. Она, конечно, устала быть одна, но это не повод сразу сдаться. Чесновицкая раздражалась, уж слишком капитан пытается выглядеть спокойным.
Майя сердито топнула ногой. Никакого внимания. В этот миг она начала раскаиваться за грубую фразу. Да при чём тут он?! Сегодняшний день вывел её из себя.
Большевики опять неизвестно куда вывозят людей.
Над поляками давно перестали смеяться. Наоборот, жалели.
Частушку «Гоп, мои гречанки, все жиды
[101]
– начальники, белорусов мы в колхоз, а поляков на вывоз» давно не пели. Забирали всех по каким-то непонятным спискам. В чём они виноваты? А какая страшная картина на вокзале! Людей грузят в вагоны, а они плачут. Даже мужчины рыдают, как дети.
Ещё эти страшные слухи о неминуемой войне с немцами. В магазинах давно ничего не купить. Хорошо, Максим помогает продуктами. И слова «потом заплатите» Майя понимала: не хочет унижать.
О пенсии мама, как жена польского офицера, может забыть навсегда. Всем бывшим большевики их отменили особым указом. Хватит, попили крови у народа. Хорошо, что она может ещё поесть на кухне в ресторане.
Лишь в день, когда у Советов выборы, наступал праздник. В прицепном магазине устраивали распродажу по удивительно низким ценам, и повсюду звучала музыка.
Проклятое место. Проклятое время, где бесконечно умножается число несчастий.
Остатки гордости не позволяли подойти к капитану.
Да, выразилась резко, но хотелось, чтобы первый шаг к примирению сделал Максим. Он же мужчина! А ещё повторил те слова, сказанные ночью. Если мужчина лжёт, то женщина всегда чувствует. Или она совсем потеряла голову?
Жаль, лодочную базу, где прошло их первое настоящее свидание, заняла русская погранохрана. Говорят, на воскресном празднике будут катать всех желающих по реке. Но какие там маленькие катера!
Ожидание стало невыносимым. Нет, он определённо насмехается над ней. Так что же с ним?
Волнуясь, Майя подошла и посмотрела Ненашеву в глаза. Максим сейчас не здесь. Несколько минут назад ещё торопился и вновь неожиданно впал в какой-то ступор. Такое один раз уже было. Его постоянно что-то гнетёт. Как хотелось бы знать и, может, хоть в чём-то помочь!
Майя осторожно зашла сбоку и потрясла капитана за плечо, вспоминая прошлую реакцию. Приятно, конечно, когда тебя защищают. Но если вдобавок желают раздавить, то совсем не смешно. Впрочем, если мужчина слышит всё, что говорит женщина, значит, она не красавица.
Он очнулся.
– Извини, я, наверное, погорячилась, – с трудом выговорила девушка.
– Да нет, всё правильно. Мы чужие для вас. Как варвары, пришли и разрушили спокойную мирную жизнь, – грустно усмехнулся Ненашев, – а ещё отняли у тебя надежду. Всё правильно?
