И на глазах старика выступила влага, очень похожая на слезы. Настя даже не поверила в то, что видит. Этот каменный старик, только что чуть не убивший на ее глазах человека и грозившийся оборвать жизни двух самых любимых ее людей, способен на какие-то нежные чувства? Впрочем, ведь и тарантул бывает привязан к своему потомству.
— Снежана — это единственное, что связывает меня с прежней жизнью. Дочь всегда была моим другом. Самым верным и преданным.
— И так было до тех пор, пока она не предала вас.
— Это все бред! Да, у нас произошла с ней вчера размолвка. Но это не имеет ровным счетом никакого отношения к тому, что она, как это мнится майору, обманула мое доверие, воспользовалась деньгами, за что я ее и покарал. Вовсе нет. Эти деньги, по большому счету, были ни мне, ни ей совсем не нужны.
— Но все же вы отнимали их у законных владельцев.
— Деньги — это ведь есть энергия. Наш нынешний мир живет почти полностью на одной этой энергии. Поэтому мы так и жадны до всевозможных банкнот. Мы все остро нуждаемся в энергетической подпитке, а нас приучили думать, будто единственный способ получить подзарядку — это потратить немного, а лучше много денег. Ну, а чтобы их потратить, их сначала нужно где-то раздобыть, заработать, украсть. Вот и летит этот мир кувырком по накатанной колее да прямо в пропасть.
— Зачем же вы участвовали в этом? — Борис не скрывал своей насмешки. — Зачем вы отбирали деньги у других? Не для того ли, чтобы присвоить себе?
— Нет.
Старик выглядел совершенно серьезным.
— Те деньги, что попадали в мои руки, я очищал.
— Это как же? — невольно заинтересовался Борис. — Уточните схему очищения денег. Через какой банк вы их «чистили»? Ваша дочь возглавляла список юридических лиц, через которых реализовывались эти схемы?
— Вы снова мыслите слишком плоско. Я пропускал попавшие мне в руки грязные деньги через энергетическое колесо Вселенной.
— И что? Оно способно очистить эти деньги?
— Да, — совершенно серьезно кивнул старик. — Я умею это делать. С моей помощью деньги становились чистыми. Получивший их, уже не стремился приобрести на них дом, машину, жену-красавицу. Разве что дом в качестве подарка бездомному. Машину — безногому. Ну, а жену-красавицу не для себя, а для ее любимого, но бедного жениха.
— Что-то я вас не пойму.
— Получивший в руки эти деньги уже никогда не захотел бы тратить их ни на вкусную жратву, ни на дорогое пойло, ни на другие суетные вещи. Единственное, что его теперь интересовало бы, как истратить деньги, чтобы приятно от этого было не столько ему самому, сколько другим.
— Все равно я не понимаю вас. Вы что, раздавали эти деньги как милостыню? Направо и налево?
— Нет, конечно. Тогда они потеряли бы свою силу. Деньги — это деньги. На них надо что-то покупать или продавать.
— И что же вы покупали?
— Разное.
— Наверное, дома, фирмы, машину для дочери?
— Да, всякое. Я не знаю, всеми этими мирскими делами занималась Снежана. Мне было достаточно, что очищенные мной деньги снова уходят в мир и начинают там работать.
Настя с интересом смотрела на этого чудака. Неужели он и впрямь верит в то, что деньги обладают такой способностью? Лично ей самой всегда казалось, что деньги — это просто деньги. А уж то, что сделать с их помощью — потратить их на суету или доброе дело, — это зависит исключительно от выбора самого владельца денег. Но, видимо, у старца был свой взгляд на вещи, который он был готов отстаивать до последнего. Оно и понятно, ведь это единственное, что оправдывало поведение старика, все его поступки. Иначе вся его деятельность — это просто уголовно наказуемое мошенничество.
Но похоже, что и Бориса уже не интересовала заумная философия старика. Слушать весь этот бред молодой человек был не намерен.
— Так что вы нам конкретно предлагаете? — резко перебил он старца.
— Вы ищете убийцу моей дочери, добиваетесь моего освобождения, а я отпускаю родителей этой девочки — целыми, невредимыми и в своем уме.
Старец произнес эту фразу и выжидающе взглянул на Бориса. Тот молчал. А потом проговорил:
— А какие у нас могут быть гарантии того, что вы нас не обманете?
— Мое честное слово.
Настя хотела хихикнуть, мол, нашелся тут честный, людей обманывает, а хочет, чтобы ему самому верили, но осеклась. Очень уж серьезен был Борис. Он воспринял честное слово, данное стариком, без всякой ухмылки.
— Хорошо, — неожиданно произнес он. — Я согласен на ваше предложение.
У Насти отвисла челюсть.
— Как согласен? — воскликнула она, не сдержавшись. — Ты хочешь заключить договор с этим… человеком?
— Уже заключил.
— Но… но…
Настя заикалась, не зная, что ей еще сказать. А Борис, больше не обращая на нее внимания, полностью переключился на старика.
— Если я берусь за это дело, мне нужно знать все! У вас есть какой-то подозреваемый на примете?
— Да.
— Кто он?
На какое-то время старик замешкался, словно не был до конца уверен, стоит ли говорить это постороннему человеку. Но уже через мгновение вспомнил о своем незавидном положении и сообразил, что выбирать ему не приходится.
— Это любовник моей дочери, — с тяжелым вздохом произнес он.
— Кто он? Как его имя?
— Зовут его Евгений. Он занимается бизнесом. Во всяком случае, так он сказал моей дочери.
— Сказал? Значит, вы ему не верите?
Старик опять замешкался.
— Я ничего не могу вам на это ответить, — пробормотал он затем. — Этот человек… Он был закрыт для меня!
— Как это?
— Ну, обычно своих посетителей или вообще всех тех людей, с которыми меня сталкивает судьба, я способен прочесть с первого взгляда. Для других требуется какое-то время — минута или две. Иные, как вы, например, бывают почти полностью закрыты. Но все равно я всегда чувствую, что постепенно человек раскрывается передо мной, его жизнь становится для меня все более и более ясной. Да, на это требуется время, требуются усилия, иногда даже основательные, но процесс идет. А тут вдруг я не сумел прочесть ничего! Стена! Ровная серая стена. — И снова подняв глаза на Бориса, старик сказал: — Даже вас я вижу. Не вполне ясно и отчетливо, но это и понятно, учитывая то место, откуда вы при шли ко мне, и тот уровень подготовки, которую вы получили. Но все же при должном желании и усилии я мог бы прочесть и вас. А вот прочесть того человека я не мог совершенно. И такое на моей памяти произошло впервые.
— Вот как?
Борис казался заинтригованным еще больше.
— И что это может означать? Вы потеряли свой дар? Пусть временно, но все же потеряли?
