Успешная в итоге тактика учителей включала в себя два инструмента: первый — апелляция к идеологии и официальным правилам, второй — опора на широкую социальную сеть, выходящую за рамки Ошобы и включающую в себя профессиональные связи, которые превращались в канал лоббизма в государственных и политических институтах.
Противники переиграли Умурзакова на его же поле. Ортык Умурзаков был не просто очередным аксакалом — созданная им система личной власти опиралась в числе прочего на новые механизмы советской легитимности и советской категоризации. Умурзаков через свою личную власть внедрял эту легитимность и эту категоризацию в ткань ошобинского общества, делая последнее более прозрачным для наблюдения и контроля. Но чтобы заручиться поддержкой, Умурзаков вынужден был оставлять некоторые сферы жизни Ошобы теневыми, скрытыми для внешнего контроля — это была та часть местных договоренностей, которая позволяла выполнять остальные обязательства перед государством. И теперь именно это недостаточное, неполное открытие было поставлено ему в вину.
Одним из главных обвинений против председателя сельсовета стало отсутствие строгого учета скота и земли (и укрывательство налогов). Учителя, хорошо знакомые с риторикой обличения врагов народа, отправились в горы и насчитали там, как говорят, 2000 нигде не учтенных овец и коз, 80 лошадей, 270 коров и 57 га сада
[495]
. Несмотря на то что этот скот и земли принадлежали всем ошобинцам, они были записаны в ходе расследования как сокрытое имущество самого Умурзакова — так вспоминают очевидцы.
В этой истории интересно не количество неучтенного имущества, хотя оно говорит о масштабах экономики, которая находилась вне государственного регулирования. В ней интересны методы, которыми это имущество было обнаружено. Собственно говоря, все местные жители, не только ошобинцы, об этом имуществе всегда знали, не могли не знать, потому что оно было частью имущественных сделок, ритуальных обменов, регулярных перемещений и так далее. Все это было повседневной жизнью и не вызывало у местных жителей вопросов о соблюдении законности. Сама мысль предъявить это имущество к учету и таким образом сформулировать обвинение была идеей человека, хорошо знающего советские законы и порядки, ориентирующегося в советской риторике и умеющего видеть «непрозрачные» для власти сферы жизни. «Обнаружение» состояло не только и не столько в том, что были найдены какие-то тайные укромные места, где это имущество пряталось. «Обнаружение» заключалось в соблюдении определенной процедуры расследования, которая включала составление описи и заполнение протоколов, то есть знание бюрократических правил и, возможно, русского языка. Учителя были идеальными инициаторами и помощниками следствия, потому что они, с одной стороны, были знакомы с советским языком поиска врагов, а с другой — могли использовать свои локальные знания для сбора конкретной информации.
Второй инструмент, который позволил добиться свержения аксакала, — привлечение к расследованию влиятельных чиновников извне. Как я говорил, Умурзаков сумел создать очень разветвленную и влиятельную сеть поддержки не только внутри Ошобы, но и за ее пределами. Чтобы преодолеть сопротивление этой сети, нужно было заручиться помощью по крайней мере не менее влиятельного круга лиц, к ней не принадлежавших. Кто и каким образом нашел этих лиц — такие подробности мне не известны. Известно лишь, что они были найдены (вспомним слова из «Ленинабадской правды» о стыде за то, что разоблачение и арест Умурзакова произошли «не по инициативе местных организаций»): это были некие чиновники из Узбекистана (кто-то вспоминал об «армянине-юристе»)
[496]
, обратить внимание которых на ситуацию в Ошобе помогли учителя, имевшие широкий круг знакомств.
Подытоживая ответ на вопрос, почему ошобинский «маленький Сталин» в итоге проиграл, я сформулирую несколько выводов.
Во-первых, само поле власти, в котором действовал Умурзаков, менялось в силу разных причин: появлялись новые внешние факторы и новые ресурсы, значение старых ресурсов и прежних связей ослабевало, накапливались негативные последствия каких-то прежних решений и событий. Авторитарные качества Умурзакова были выгодны в предвоенные годы и во время войны, когда советская власть стремилась усилить свой контроль за обществом и любой ценой мобилизовать как можно больше человеческих и материальных ресурсов. Но после войны выгоды такой местной диктатуры стали неочевидными, теперь вышестоящие чиновники засомневалась в контролируемости уже самого Умурзакова. К такому сомнению их подталкивала и большая группа своеобразной ошобинской оппозиции — людей, которые были так или иначе недовольны аксакалом. Во время войны сформировалась новая элита (офицерское звание получил Т.К., орденоносцем с фронта вернулся Эгамберды Ходжамбердыев), которая имела за плечами новый опыт, новые символические ресурсы, новые амбиции. Это не означает, что эти люди тут же оказались в конфликте с Умурзаковым, но они стали той группой, которая даже своим нейтралитетом могла влиять на соотношение сил в Ошобе.
Во-вторых, Умурзаков сам не оставался «неизменной величиной» во всех этих событиях, он слишком уверовал в свою силу, стал неосторожным, допустил какие-то промахи, может быть, перестал опознавать правила игры, устал, может быть, его мастерства уже не хватало в новых обстоятельствах. К тому же наличие в поле местной власти множества разных игроков, о чем я подробно писал, со своими собственными возможностями и интересами, делало баланс сил постоянно неустойчивым, неопределенным. Умурзакову приходилось прикладывать много усилий, чтобы поддерживать разного рода дружественные союзы, опираясь на которые он сохранял свои собственные позиции. Ошибки в тактике, перекосы в пользу одних интересов в ущерб другим, неспособность отреагировать на все возможные угрозы — все это подрывало положение аксакала.
Наконец, в-третьих, аксакал Ортык Умурзаков проиграл именно потому, что собственными силами и в собственных интересах выстраивал в ошобинском обществе новые властные практики, основанные на контроле за социальными и экономическими категоризациями. Он действительно создавал новое общество, прозрачное для внешнего взгляда и доступное для манипуляций, что и стало условием его собственного поражения в конфликте с Давлатом Искандаровым и учителями.
В заключение замечу, что, потерпев поражение, Умурзаков не сразу выбыл из игры. В 1948 году в результате новой ревизии, проведенной сторонниками бывшего аксакала, были доказаны с помощью тех же приемов реальные или мнимые преступления Давлата Искандарова и он тоже был посажен в тюрьму. Умурзаков, по воспоминаниям, вернулся из мест заключения в 1953 году «очень боевым». Он работал мирабом в Оппоне и однажды будто бы сказал: «Я буду поливать хлопок кровью людей, если надо». Еще какое-то время его продолжали побаиваться и с ним считались, но, не занимая никаких серьезных должностей, он постепенно терял связи и власть и в итоге стал обычным, незаметным жителем Ошобы, проходя мимо которого я поначалу даже не подозревал, что это тот самый Ортык Умурзаков. Типичная судьба «маленьких Сталиных»?
