Насмерть перепуганная Айша-Биби неуклюже рухнула на колени, непрерывно голося и целуя запылившиеся сапоги мужа. Разжиревшая до неприличия, путаясь в подоле атласного платья, она ползала на коленях по земляному полу, вымаливая прощение. С трудом подавив ярость, Пехлибей приказал немедля приготовить для Эли самую лучшую комнату, а сам направился приготовить дочери целебный отвар.
Десять дней, ослабевшая от тяжелого труда, постоянного недосыпания и болезни, Эльнара провела в постели под неусыпным наблюдением отца. Сам лично он поил ее гороховым супом, обладавшим целительными свойствами, и настойкой из трав, терпеливо массировал известные ему из источников древней индийской медицины точки на ступнях ног, напрямую воздействуя на больные органы, делал над головой дочки плавные движения руками, после которых ей становилось значительно легче.
Айша-Биби старалась пореже попадаться на глаза мужу. Позабыв о лени и мягких пуховых перинах, она взялась за домашние дела и даже заставила работать своего толстого сыночка, падчерицу же окружила невиданной прежде заботой и лаской. Говорила ей добрые слова, угодливо заглядывая в глаза, вкусно кормила, не позволяя вставать с постели.
Девочка пошла на поправку. За время болезни она как будто немного повзрослела, и, хоть поведение мачехи ее очень даже забавляло, Эли не стремилась теперь насмешничать, а довольно снисходительно отвечала на вопросы лицемерной Айша-Биби, дав себе слово, больше никому не позволять себя обижать и распоряжаться ее жизнью.
В Школе красоты
Эльнаре шел пятнадцатый год, когда их маленький славный городок облетела любопытная новость: в Архоте открывается Школа красоты, куда могут записаться все желающие девушки и женщины. Никто толком не знал, чему именно там будут учить, но провинциальный Архот, живущий, как и все провинциальные города, размеренной, не особо избалованной событиями жизнью был весьма взбудоражен. Одни говорили, что окончившие Школу смогут рассчитывать на удачное замужество, поскольку выйдут оттуда такими раскрасавицами, что от женихов просто отбою не будет; другие, наоборот, утверждали, что ни один порядочный мужчина не захочет связываться с девушкой, получившей сомнительные знания; третьи заявляли, что Школа красоты занимается подготовкой женщин легкого поведения для последующей отправки их в столицу ханства — Перистан, славящуюся вольными нравами, в силу населявшего ее многочисленного и очень пестрого люда. Слухи ходили разные, но ни один из них не находил подтверждения, во всяком случае, до начала работы Школы, приуроченного к Празднику урожая, что традиционно отмечался в середине осени.
К тому времени дочь Пехлибея из угловатого подростка превратилась в красивую стройную девушку. Невысокого роста, белокожая, с черными, как летняя ночь в преддверии сильной грозы, роскошными волосами, с взлетающими к вискам тонкими бровями, точеным аристократическим носиком и огромными раскосыми глазами, она пленяла своей дивной красотой буквально каждого человека, вызывая восхищение не только у мужчин, но даже у женщин.
Прослышав об открытии учебного заведения для женщин с интригующим названием «Школа красоты», любознательная девушка поспешила к отцу испросить его разрешения на посещение занятий. Пехлибей, после болезни дочери удвоивший свое родительское внимание к ней, немного поколебавшись, дал согласие.
— Я верю в твой светлый разум, — произнес он, целуя Эли в высокий чистый лоб. — Если ты почувствуешь, что тебя хотят научить чему-то плохому, ты сама покинешь это заведение, не дожидаясь моего вмешательства, ведь ты у меня, доченька, уже совсем взрослая, очень умная и очень красивая, прямо как твоя покойная мама.
Уронив скупую мужскую слезу, он поспешно удалился в дом.
В течение двух недель Эльнара каждый день прибегала к небольшому домику, окрашенному в веселый ярко-желтый цвет, где должны были проходить будущие занятия. Заглядывала за увитую плющом изгородь, надеясь увидеть хоть что-то, что пролило бы свет на тайну, витавшую вокруг Школы красоты, но за плотно задернутыми занавесками не угадывалось никакого движения, словно дом был необитаем, и это еще более подогревало желание попасть внутрь.
Пятнадцатого октября все архотцы от мала до велика направились на мейдан — городскую площадь, где проходили праздничные мероприятия и народные собрания. В тот год осень выдалась на редкость теплой и очень плодородной. Белокаменный город, как называли хоршики Архот из-за того, что практически все дома в нем были из белого кирпича, украсили цветами, разноцветными лентами, спелыми колосьями пшеницы, ветками завезенного из далекой Персии вечнозеленого кипариса. Нарядные люди, позабыв о трудностях недавней страды, веселились, шутили в предвкушении увлекательных состязаний борцов, стрелков из лука, скакунов, где наездниками были шести-семилетние мальчуганы, ловко управлявшиеся сноровистыми конями. Улыбались даже вечно хмурые от монотонной и кропотливой работы ремесленники, сняв с себя пыльные кожаные фартуки и по-молодецки расправив обычно согбенные плечи.
На улицах Архота царил Праздник урожая.
Эли, собрав корзинку с праздничным угощением, направилась к заветному домику. Посреди уютной лужайки, укрытой от посторонних глаз ветвистыми деревьями, на расстеленных коврах уже сидели шесть или семь девушек и женщин. При входе в сад Эльнару встретила молчаливая, удивительно пластичная девушка с карими глазами и чуть смущенной улыбкой на губах. Ее платье из белой ткани, обернутой вокруг тела и застегнутое на груди бирюзовой пряжкой, оставляло руки и плечи открытыми. На ногах были надеты легкие зеленые сандалии, почти сливавшиеся с травой. Расценив ее кивок, как приглашение, Эли присоединилась к группе местных жительниц.
Здесь были дочери кузнеца Байсугура — сестры Залиха и Гузалия, первой из которых недавно исполнилось девятнадцать лет, вторая была на год моложе. Несмотря на разницу в возрасте, они были похожи, словно близнецы. Обе приземистые, крепко сбитые, смуглые, с широкими низкими лбами и узкими, как дверная щель, глазами. Обе не замужем. Опираясь на высокую, туго набитую перьями подушку сидела понурая Хафиза — полная двадцатидвухлетняя белотелая женщина, которую, благодаря ее размытым формам, издалека можно было принять за большой мешок с мукой, не столь давно оставленная мужем, отправившим ее в родительский дом после шести лет совместной жизни. Как всегда держалась особняком Рамия — двадцатилетняя местная красавица, которую почему-то никто не брал в жены. Куда-то отрешенно глядела Амина — вдова погонщика верблюдов Абунасыра, три года назад скончавшегося в результате неудачного падения с лошади, по которому безутешная молодая женщина продолжала носить траур. Была еще круглая сирота Магрифа — немного конопатая девушка со светло-каштановыми волосами и голубыми доверчивыми глазами. Поговаривали, что ее покойная мать была славянкой, которую спас из плена жестоких горцев отважный хоршикский юноша Хаким. Он увез ее к себе на родину, женился на юной красавице с добрым нравом, после чего зажили они дружной семьей. Родилась у молодых дочь, и все было бы хорошо, если б однажды в сильную майскую грозу не попала в их маленький дом, стоявший на отшибе, молния. В один миг она осиротила трехлетнюю Магрифу, в тот злополучный вечер гостившую у бабушки, которая и вырастила ее. Немного погодя подошли еще несколько незнакомых Эли девушек, по-видимому, с окраин Архота, где, как правило, селились переселенцы с близлежащих деревень и соседних городов. Все вели себя довольно скованно, не зная, о чем говорить друг с другом и куда девать не занятые привычным вышиванием руки.
