– Давай выбирайся! Пока она дальше не поехала! – крикнул Пашка, но Алина уже и сама поняла, что машину лучше покинуть как можно скорее. Впрочем, как только ребята из нее выбрались, мотор опять заглох.
– Вот и прокатились! – выдохнул Пашка, опускаясь на неухоженный холмик.
Алине очень хотелось сделать то же самое, но ей показалось, что она таким образом потревожит и чуть ли не осквернит могилу, поэтому девочка осталась стоять на дрожащих, не слушающихся ногах.
Неподалеку был свежий холмик, который волей-неволей притягивал взгляд. Это было место последнего упокоения Егоровны. Небольшая фотография, прислоненная к нему, запечатлела не старушку, а женщину средних лет. Алина вгляделась в нее и поняла, где видела это лицо, правда гораздо более молодым. Девочка мысленно обругала себя, что, когда была возможность, не зашла сюда – она многое поняла бы значительно раньше. Может, тогда и не было бы сегодняшней осады…
Пашка дышал очень тяжело. Было ясно, что экстремальная поездка отняла у него последние силы. Мальчик весь дрожал, на лбу у него выступили крупные капли пота – вероятно, поднималась температура. Алина тоже чувствовала себя не лучшим образом, но по сравнению с ним ее можно было считать почти здоровой. Мальчик провел перевязанной рукой по лбу, который тут же сделался бледно-розовым.
– У тебя, кажется, кровь еще не остановилась. Давай-ка перевяжу как следует! – сказала девочка, радуясь возможности прервать тягостное бездействие. Конечно, следовало бы поскорее решить, что делать дальше, но сейчас этот вопрос можно было ненадолго отложить. Алина взяла из машины аптечку и достала из нее нормальный бинт и перекись.
Она осторожно размотала окровавленную канву и отбросила ее в сторону. Порезов на руке было не так много, и выглядели они совсем не страшно, но оказались довольно глубокими и кровоточили. Это было неудивительно: ведь Пашке, вместо того чтобы держать руку в покое, пришлось совершать физические упражнения, не самые легкие и для здорового человека. Пока Алина обрабатывала рану и заново делала перевязку (это требовало сноровки, которой у нее не было, так что несколько раз пришлось начинать все заново), мальчик даже не моргнул глазом и не произнес ни слова. Сначала она приписала это его мужеству и только потом поняла, что он находится на грани обморока.
– Ну все, теперь порядок! – нарочито громко воскликнула Алина.
– Сейчас передохнем и пойдем дальше, – очнулся Пашка. – Нам надо к станции двигать…
– До станции ты… мы не дойдем, – Алина покачала головой. – Я думаю, надо спрятаться и дождаться нормальных людей.
Девочка машинально подобрала окровавленную вышивку и разгладила ее, словно прикидывая, не испорчена ли канва и можно ли будет завершить работу позже. Но, взглянув на нее, Алина ахнула: Пашкина кровь каким-то непостижимым образом легла такими пятнами, что его лицо на ткани выглядело абсолютно завершенным.
– Ты только посмотри! – воскликнула Алина.
– Живей чем в зеркале, – тихо и как-то равнодушно откликнулся Пашка, казалось, совершенно не удивившись. И вдруг ни с того ни с сего добавил: – Мы, кстати, на могиле бабки Акулины… Вот…
Алина отшатнулась. Ей захотелось отбежать в сторону, оказаться отсюда как можно дальше. Бояться вроде было совершенно нечего, но острое чувство, что они делают что-то запретное и опасное, находятся не в том месте, не покидало ее, словно посылая неясный сигнал тревоги. Наконец любопытство взяло верх, и девочка осторожно, словно опасаясь какой-то неприятной неожиданности, стала медленно обходить могилу вокруг, чтобы взглянуть на памятник. Захоронение находилось не в лучшем состоянии: за ним явно давно никто не ухаживал. Тем не менее памятник стоял прямо и совсем не покосился. Он выделялся среди деревенских могил, на которых чаще всего стояли обычные кресты. Камень казался неровным, но, приглядевшись, Алина поняла, что на нем выбит узор, точь-в-точь такой, как рамки на вышитых портретах. Она почему-то совершенно этому не удивилась, будто ожидала чего-то подобного.
– Говорят, бабка Акулина памятник заранее заказала, в городе, – нарушил тишину Пашкин голос. Нервы у девочки были так напряжены, что она вздрогнула и едва не вскрикнула. – Знала, наверное, что местные за ее могилой ухаживать не станут… Вот…
– Удивляюсь, что он вообще уцелел… – пробормотала девочка. – Если учесть, как ее здесь любили…
– Боялись, наверное, памятник трогать! – пояснил Пашка. – Как-никак грех. И вообще, как бы хуже не было… – туманно закончил он.
Алина вдруг почувствовала жалость к погребенной здесь одинокой женщине. Каково это: жить среди людей, которые тебя боятся и втайне ненавидят, считая ведьмой! А ведь она и сама оказалась в подобной ситуации. Вот только ей ничего не стоит уехать отсюда, а в те времена, много лет назад – кто знает, было ли это возможно… Поддавшись какому-то безотчетному чувству, девочка остатками бинта стала оттирать фотографию на памятнике, которую сейчас совершенно невозможно было разглядеть. Ее усилия не пропали даром. Вскоре уже удалось рассмотреть общие черты, показавшиеся странно знакомыми. Алина на несколько секунд замерла, пытаясь припомнить, где именно их видела, но, так ничего и не вспомнив, продолжила свою работу.
Пашка тоже заинтересовался фотографией. Он, так и не встав с холмика, повернулся и принялся вглядываться в изображение. Ему было любопытно: ведь бабку Акулину, о которой в деревне столько шептались и имя которой стало чем-то вроде местной страшилки, он никогда не видел.
Алина, начав работу из любопытства, втянулась в нее не на шутку и оттирала портрет на памятнике с таким усердием, словно увидеть лицо женщины на нем было для нее жизненно важным делом. В ее движениях даже появилось какое-то ожесточение. Девочка устала, с нее градом катился пот, но она упрямо продолжала работу. Изображение между тем становилось все более четким. Лицо проступало как сквозь мутное стекло, покрытое к тому же сеточкой трещин будто паутиной. И тут Алина вскрикнула и отступила на шаг назад. Она поняла, что видела это изображение в зеркале на крышке сундука.
– Ты в порядке? – заволновался Пашка, не усмотревший в тусклом портрете на памятнике ничего особенного.
– Ничего страшного. Просто показалось, – отрывисто ответила девочка и присела на соседнюю могилу. На этот раз ей было не до суеверных страхов; ноги просто отказывались ее держать.
– Ничего толком не разглядеть, – заметил Пашка, вглядываясь в портрет. – Дай-ка я немного потру!
Оглядевшись по сторонам и не найдя ничего более подходящего, он поднял многострадальную вышивку с собственным изображением и несколько раз провел ею по фотографии на памятнике. Потом взглянул на результат своей работы, и его лицо вытянулось и стало еще бледнее.
– Там это… Давай-ка пойдем отсюда, вот… – растерянно пробормотал он, старательно прикрывая фотографию.
– Ну-ка покажи! – Алина поднялась и снова подошла к памятнику.
– Там и смотреть-то нечего! – буркнул Пашка и покраснел. Он по-прежнему пытался загородить изображение.
