Даже если это и был приказ отвечать, Дмитрий все равно отмолчался.
– Правильно делаешь. Лучше думай, как ты все это станешь объяснять теперь. А придется, Гонта. Дальше еще интереснее. Тогда к делу подключился СМЕРШ. Его только формировали, никто толком ничего не знал. Но группа выезжала в тот же день. Я и эти рапорта с отчетами запросил. Конечно, там затоптали местность кругом. Только это ведь особый отдел работал. Солдаты окрестности прочесывали, не до мелочей. Смершевцы же задачу свою поняли сразу. Сделали, что могли, и постарались, как следует. Тогда я не слишком вникал в материалы. Вдовина не вернуть, фронт наступал, НКВД без того хлопот хватало. Теперь же, когда меня в Чернигов назначили, а потом твоя личность в связи с этой историей в Бахмаче всплыла, загрызли мысли: а ведь знакомое что-то… Гонта, фамилия приметная. Сделал запрос. Да, тот самый Дмитрий Гонта, теперь майор, тогда – капитан, героически отбивший нападение немецких диверсантов. В бою погиб начальник особого отдела гвардейского полка Василий Вдовин. А старшина, который за рулем сидел, живой остался. Весь бой провалялся в кустах без сознания. Бывает такое? Я тебя слушаю, майор.
– На войне всякое бывало.
– Вот-вот. Война все спишет. Правильно рассчитали. Я тебе, Гонта, только несколько фактов озвучу. Все в рапортах изложено. По отдельности ничего не значат. И, положа руку на сердце, гибли на фронте каждый день. Солдаты, офицеры, сотрудники особых отделов тоже не редкость. Тем более Вдовин, с твоих же слов, пал смертью храбрых. Заметка в «Красной Звезде» была, на первой полосе, с фотографией в траурной рамке…Короче говоря, никто мелочи не сложил в одну кучу. А меня они не отпускали. Черт знает, не пересекись наши с тобой дорожки здесь, майор, поднял бы я ту историю вообще…
– Не тяните. Мне уже интересно.
– Кто тебе говорить позволил?
Вопрос дополнила зуботычина. После чего Коваль слегка постучал кулаком правой руки о раскрытую ладонь левой. Гонта устоял, теперь уже глядя на подполковника с неприкрытой ненавистью. Тот же, чуть отклонившись, теперь рассматривал арестованного, как некое странное насекомое. Которое можно раздавить – но лучше перед этим посадить в коробочку, гоняя от края до края иголкой.
– Интересно – так слушай. Факт первый. – Разжав кулак, Коваль загнул мизинец. – Шофера-старшину враги не убили, хотя могли и ситуация того требовала. Факт номер два. – Загнулся безымянный палец. – Дорога, по которой ехала ваша машина, укатана. Дождь накануне прошел. Не сильный, но достаточный, чтобы грунт стал мягким. Нашли на нем следы протектора от «виллиса» вашего. Сапогами тоже натоптали. Ни одной немецкой подошвы. Нигде, майор. Ладно, в лесу ничего не осталось. А вот мимо дороги диверсанты, или кто они там, пройти вряд ли могли. Прочему не нашли отпечатков? И третий факт лови. – К двум загнутым пальцам присоединился третий, средний. – Смершевцы обследовали периметр. Нашли окурок. Не деревянный, относительно свежий на время обнаружения. Или немцы смолили там, в лесу, наш родной солдатский самосад, или кто-то сидел в засаде и поджидал «виллис». Курить в засаде нельзя. Чего ж нарушили? А потому, майор, что курившие ничего и никого не опасались! Мало? Четвертый факт. – Согнулся указательный. – Смершевцы нашли кучу немецких стреляных гильз. Но осмотр места, где вы с Вдовиным приняли бой, показал: прицельно били только по нему, остальные выстрелы были сделаны хаотично. И наконец, факт номер пять. – Ладонь Коваля снова превратилась в кулак. – С кем вы воевали? Ты лично с кем воевал, от кого отбился? Сколько бы немцев там ни налетело, если среди них нет потерь, они легко могли взять тебя в клещи. Унесли раненых или убитых? Смысл? Вот и выходит, Гонта, – подозрительный ты человек. Недоработали с тобой в свое время… герой-разведчик. По прошлому случаю у меня к тебе накопились вопросы, ответы на которые подводят к малоприятным для тебя выводам. Раз так, чего уж говорить про вчерашнюю диверсию… А в свете того, что ты уже знаешь, иначе как диверсией назвать твои действия не могу. И последнее, Гонта: за каким таким делом Васька Вдовин вез тебя тогда в особый отдел фронта?
Ответа Коваль не ждал.
Сжатый кулак снова врезался в лицо арестованного.
Теперь Дмитрия получилось свалить с одного раза. Нависая над лежащим, глядя на него сверху вниз, подполковник процедил, старательно проговаривая каждое слово:
– Ты у меня во всем признаешься, Гонта. Я тебя, предателя, до задницы расколю в двадцать четыре часа. Прокололся ты, крепко прокололся. Не думал, что я тебя найду? Ничего, сейчас задумаешься.
Перешагнув через распростертого на еще утром вымытом полу Дмитрия, подполковник подошел к дверям. Распахнул их, крикнул кому-то невидимому:
– Аникеев! Давай сюда, можете приступать!
Кто вошел, сколько их было – Гонта не видел. Лежал спиной, не думал ни о чем, приготовился к боли. И мысль вертелась теперь одна: потерять бы сознание поскорее.
Сам не знал, что способен так долго, так бесконечно, тягуче долго выдержать град точных, жестоких, хорошо поставленных ударов…
Закончив разговор с Жуковым, полковник Мурашко попросил ближайшие полчаса ни с кем его не соединять.
Во всей цепочке, которая составила так называемую «операцию прикрытия», Игорь Сергеевич был отнюдь не главным звеном. Над ним стояло высшее руководство, маршалу докладывали о ходе событий старшие по званию. Но именно Мурашко держал руку на пульсе всего, происходившего сейчас в Бахмаче. Поэтому Жуков, что вполне логично, захотел выслушать доклад из первых уст.
Говорили недолго. Георгия Константиновича оповестили об уничтоженном «барахле» накануне поздно вечером. В лесу еще шуровали МГБ, милиция и солдаты, а Жукова уже проинформировали. Тогда, как после узнал Мурашко, маршал ограничился скупыми словами благодарности, дальше тему не развивал и распорядился держать его в курсе дальнейших событий. Судя по всему, Жукова эта неприятная история интересовала до того момента, как только дело закроют, а саму ее вытеснят другие, более важные и значимые для страны. Более того: полковник не без оснований полагал – Георгий Константинович сам хочет забыть о злополучных вагонах и всем, что с ними связано, как можно скорее. У маршала сейчас и без того появилось много новой работы. Ведь сдавать дела в Берлине – довольно хлопотное и трудоемкое занятие.
Однако на следующий день, ближе к обеду, в кабинете Мурашко раздался телефонный звонок, и голос на том конце провода категорично отчеканил:
– Товарищ Мурашко? С вами будет говорить товарищ Жуков!
Маршал начал, как часто бывало, без лишних предисловий – пожелал услышать подробности проведенной в Бахмаче операции лично от полковника. Игорь Сергеевич признался: сам не до конца знает, как начальнику местной милиции удалось в сжатые сроки найти и уничтожить не только похищенные трофеи, но и самих похитителей.
Конечно, Мурашко подозревал: выполненная просьба посодействовать в освобождении из киевской тюрьмы некоего Павла Соболя, однополчанина майора Гонты, как-то связана с успехом операции. Он сделал даже больше: нашел предлог, под которым в штабе Киевского военного округа запросили данные об этом Соболе. Пока их устанавливали, неожиданно, вроде как сама по себе, всплыла на поверхность фамилия старшего лейтенанта Ивана Борщевского, пропавшего без вести в 1944 году, записанного в покойники и, как случалось в военные годы, внезапно «воскресшего». С тех пор бывший командир взвода разведки жил в Бахмаче. Туда же сразу после освобождения направился и Павел Соболь, другой взводный из роты Гонты.
