Когда Борщевский произнес это в первый раз, Соболь пропустил мимо ушей. Павел решил – Иван так же, как и он сам, растерян, застигнут врасплох. И теперь пытается успокоить не столько себя, сколько Анну. Но, приведя женщину в чувство, Борщевский повторил ту же фразу. После чего Соболю стало ясно: Иван, кажись, искренне верит в то, что говорит.
Тетя Вера благоразумно удалилась, оставив их одних, и правильно сделала. Своими охами, вздохами да причитаниями хозяйка еще сильнее нагнетала без того непростую обстановку. Разговаривать все трое могли, не боясь лишних ушей. Хоть сама тетя Вера показалась Соболю бабой надежной, даже где-то боевой, то, что предстояло обсуждать сейчас, лучше делать без посторонних. Павел предполагал – речь пойдет о таких вещах, в которые даже порядочных людей вроде квартирной хозяйки Борщевского не стоит посвящать ради их же безопасности.
– Я тебе растолкую, Ваня, про их работу, – начал Соболь, встав посреди комнаты так, чтобы видеть всех и обращаться к обоим одновременно. – Пусть я чуть не загремел по одной статье с врагами народа. Только я тебе, кажется, совсем недавно пытался втолковать: раз тебя забрали в МГБ, из тебя врага народа слепят в два счета. Клянись хоть именем самого Сталина, доказывай, что предан ему безмерно. Наизнанку выворачивайся, как перчатка, убеждай – любой из них тебе скажет в ответ, что органы не ошибаются. Докажут – ты давний и скрытый враг. А если набрался наглости прикрывать свои делишки именем великого Сталина, марать его, то, стало быть, вдвойне, если не втройне виновен.
– Зачем ты это сказал? – хмуро спросил Борщевский.
– Затем, Ваня. Нам всем здесь и сейчас надо понимать: разбираются в госбезопасности с теми, кто еще по каким-то причинам не арестован. Раз тебя взяли, значит, амба, виновен. Осталось получить чистосердечное признание, оформить дело, передавать его в суд. Не нужно надеяться на прозорливость и гуманность органов. Они гуманны к нам с тобой. Да вот к Анне.
– Это почему так?
– Говорил и снова скажу – мы пока на свободе. Значит, нас жалеют. Проявляют по отношению к нам гуманизм. Заодно и справедливость, если ты так хочешь.
– Ты озлобился, Павло. Посидел в тюрьме – и озлобился. – Борщевский упрямо не собирался сворачивать с выбранной линии.
– Если ты мне пояснишь, можно даже на пальцах, за каким лешим меня забрали и чуть не состряпали дело на боевого офицера, – возьму свои слова назад. Обещаю.
– За длинный язык, – с завидным упрямством ответил Иван.
Анна всхлипнула. Лицо оставалось бледным, но молодая женщина пока держалась, заметно ожидая от двух мужчин конкретной и реальной помощи. Всхлипы невольно заставили Соболя с Борщевским одновременно взглянуть на нее, после чего Павел, отбросив политесы, заговорил резко, даже грубовато:
– Забыл лес под Каменцем, а, Ваня? Тогда, кстати, твоя была идея командира отбить. И когда наш неутомимый особист Удав увозил Гонту, ты чегой-то даже в мыслях не имел, что Митя вернется назад!
– Не равняй! – парировал Борщевский. – Тогда война еще не кончилась. И сам-то ты не забыл: мы ведь не знали точно, когда ей придет конец. Теперь все по-другому.
– Интересно, по какому такому другому?
– Законы военного времени не действуют. Иные должны работать. И если закон есть, Григорьича выпустят. Не сегодня, так завтра.
– Это ты ее успокаиваешь? – Соболь кивнул на Анну. – Хорошо. Допустим, нам надо просто сидеть и ждать, пока МГБ разберется. Кто будет решать, виноват ли командир и если виноват, то в чем? Капитан Аникеев, начальник местного отдела, который тебя, Ваня, собирался застрелить? Не так давно, кстати. Вина твоя в том, что спал не в том месте и не в то время. Или подполковник Коваль командира пожалеет? Тот самый, у которого есть приказ чуть не от самого Берии вывалять нашего Жукова в дерьме? Молчишь? Правильно делаешь. Извини, Аня, за резкость. Я только хочу, чтобы Иван отбросил любые иллюзии. И тебя ими тоже не кормил.
Хоть комната была жарко натоплена, Анну бил легкий озноб. Зябко поведя плечами, она плотнее закуталась в платок, сказала негромко, слабым, но отнюдь не плаксивым голосом:
– Мужчины, вы бы помирились.
– Мы не ссоримся, – успокоил ее Борщевский, недовольно глянув на Павла. – Выход найти хотим.
– Ничего мы пока не ищем! – отмахнулся Соболь, словно отбрасывая прочь слова друга. – Хватит же, Ванька, дурить себя и других! Ладно, ты думаешь, командира подержат и выпустят. Хотелось бы, согласен. Но давай успокоимся, все вместе. И впрямь наморщим умы. Годится?
– Добро, – принял Иван. – Есть идеи у тебя, может быть?
– Они появятся, когда поймем, за что его взяли. – Теперь Соболь выровнял дыхание, говорил уже спокойнее. – Аня, ему при аресте предъявили что-то?
– Нет. Я бы сказала. Пришли, велели сдать оружие, собираться. Митя даже не спросил, в чем дело. Шепнул, чтобы Ваня… – легкая заминка, – то есть… оба вы чтоб осторожнее держались.
– Выходит, нам сперва нужно выяснить, чего ему шьют. И аж потом думать, в каком направлении вести действия, – подытожил Павел, добавив: – Как дважды два.
– Валяй, сходи к Аникееву, – хмыкнул Борщевский. – Он тебе все расскажет.
– Не городи огородов, Ваня. Командир, кстати, прав – нам с тобой рядом с этой историей лучше явно не светиться.
– А рядом со мной? – вырвалось у Анны, которой, видать, не улыбалось сейчас оставаться одной, пусть того требуют конспирация и элементные меры безопасности.
– Тут все пучком, – поспешил успокоить Борщевский. – О наших отношениях с твоим мужем знает, считай, вся милицейская управа. Да и для соседей не секрет, других знакомых. Вот хоть тетя Вера подтвердит. Так что если мы с Павлом станем тереться у тебя дома, дополнительного внимания не привлечем. Соболя тоже в милиции видели, как он с Митей обнимался. Здесь партизанщина не нужна.
– Согласен, – кивнул Павел. – Вот первая по-настоящему здоровая мысль, услышанная от тебя, Ванька. Насчет же обвинений мыслю просто. Анна – жена. Она имеет полное право принести своему Гонте передачу. Учитывая, что он не человек с улицы, а, на секундочку, начальник милиции, есть шанс получить личную свиданку. Там-то Анна и спросит, что предъявили. Вот ситуация частично и прояснится.
– Сам же мог додуматься, – проворчал Борщевский, имея в виду себя. – Аня, он дело предлагает. Ни у кого из нас такой номер не пройдет. У тебя должно получиться.
– Я и без того собиралась к Мите пробиваться! – подхватила Анна.
– Ну вот, значит, получаешь боевое задание, – усмехнулся Соболь.
– И если там все шьют белыми нитками – садись писать письмо товарищу Сталину, – серьезно сказал Иван. – Он должен знать, в конце-то концов, какие безобразия и самовольства тут у нас творятся!
Не удержавшись, Павел покрутил пальцем у виска.
– Понял?
– Нет, не понял. – Борщевский говорил уверенно. – Мы с тобой управу ни на Аникеева, ни на Коваля не найдем. Над ними руководство есть. Просто никто пока не сигнализирует.
