Молодой корреспондент тем временем начал задавать Неделину очередные вопросы.
— На пленке, демонстрируемой сейчас по всем каналам, мы видели, — говорил он, — что несколько военных машин привезли в наш городской госпиталь больных. Госпожа Барсукова утверждает, что эти больные были перевезены из вашей больницы.
— Еще одна наглая, циничная ложь, — восклицал Неделин. — Это не мои больные. Начнем с того, что такого количества пациентов в нашей больнице даже во времена эпидемии гриппа не бывает. Да вы спросите у главного врача госпиталя, что это за контингент.
— Мы спросили об этом главного врача госпиталя, — охотно поведал зрителям корреспондент. — К сожалению, интервью с ним еще монтируется, но одно можно сказать совершенно точно. На военных машинах (здесь он слегка повысил тон) в госпиталь (здесь он тон понизил) привезли солдат из одной военной части, расположенной под Псковом. Есть документы, подтверждающие этот факт. Мы не можем сейчас уверенно назвать диагноз, но предположительно эти солдаты поступили в госпиталь с желудочными отравлениями различной степени тяжести. Причины же данного факта выясняет военная прокуратура.
Николай продолжал тихо смеяться, а Саша безуспешно пыталась прийти в себя.
— Жалко дедка с трясущейся головой вам не удалось снять, когда его из машины выгружали, — сказал Ершов. — А то пошла бы слава на всю страну — какие солдаты в Псковской дивизии служат! Ведь я так понимаю, о ней речь?
— Итак, судите сами, — бодро тараторил корреспондент. — Вопрос о том, зачем понадобилась такая ложь известной журналистке «Невских берегов», следует, вероятно, задать лично ей. К слову сказать, по нашим сведениям она по каким-то причинам скрывается от своих друзей, родных и коллег. Чем это объяснить, сказать трудно. Одно мы можем утверждать с уверенностью. Прокуратура города на основании заявления руководства новоладожской администрации возбудила уголовное дело против гражданки Барсуковой по статье сто двадцать девятой, пункту второму Уголовного кодекса Российской Федерации. Возможно, такие заявления поступят и от главного врача госпиталя, и от господина Неделина, а возможно, и от вас, дорогие зрители. Ведь клевета, исходящая из уст тележурналистов, должна быть наказана. Поиском незадачливой журналистки сейчас занимаются компетентные органы и, как только она будет обнаружена, мы обязательно постараемся взять у нее интервью, и спросим: зачем? Зачем, некогда уважаемая нами Александра Николаевна, вам все это было нужно?!
— Ну вот, — насмешливо проговорил Ершов. — А вы говорите — «все». Все еще, уважаемая Александра Николаевна, только начинается. И я так понял, вы в розыске. Пойдете сдаваться и бить себя в грудь, что все снятое вами — правда?
Саша похлопала ресницами. Потом ей все-таки удалось набрать в грудь воздуха, и она сдавленным голосом произнесла:
— Но ведь… вы видели…
— Видел, — улыбаясь, ответил он. — Более того, интервью с Неделиным можно проверить. Существуют же разного рода экспертизы. Другое дело, станут ли этим заниматься. Да и потом, если он такой… подлец… Он вполне может сказать, что тогда, когда вы его снимали, он был пьян или шутил, или сюжет «ужастика» какого-нибудь рассказывал. В конце концов, справку покажут о том, что Неделин давно и безнадежно болен шизофренией.
— Вот это им и нужно было с самого начала сделать, — вдруг решительно проговорила Саша. — Клевета должна быть наказана? Она будет наказана, черт возьми!
— Как я понимаю, визит домой отменяется, — усмехнулся Ершов. — Давайте думать, что делать дальше. Или вы все-таки сразу отправитесь в прокуратуру?
— Обязательно отправлюсь, — сердито сказала Саша. — Но чуть позже. Пока не выясню, кто за всем этим безобразием стоит. И что вообще происходит в Новоладожске. Пока не пойму, почему и кто так испугался моей информации. А до тех пор пусть ищут. Если им денег налогоплательщиков и своих ног не жалко.
— Саша, — Ершов посерьезнел. — Мне кажется, что если они пошли на такую откровенную дезинформацию и так неплохо ее организовали, дело это серьезнее некуда. Вы очень рискуете. Может быть… вас спрятать? Где-нибудь… в более закрытом месте, чем наша община?
Саша рассмеялась.
— В монастыре? Спасибо. Но это слишком серьезный шаг. Я к нему еще не готова.
Часть 2
1. Свидание с Россией
В автобусе было душно. Кондиционеры, изготовленные норвежской фирмой, кажется, не были рассчитаны на тропическую жару, внезапно обрушившуюся на северо-западную часть Европы. Проехав таможенный пост, пассажиры заметно оживились, зазвенели бутылки, зашуршали пластиковые стаканчики. Три невероятно толстых парня на задних сиденьях затянули какую-то задорную финскую песню. В Выборге почти все вылезли — оживленные и не потерявшие интереса к окружающему заигрывали с местными девушками, стоявшими у лотков с матрешками, старинными военными гимнастерками и русской водкой.
Маленькая, рыжая, похожая на Пеппи Длинный чулок Фанни выходить из автобуса не стала. Не было никакого настроения выходить, да и вообще… Ей боязно было ступать на эту загадочную и, вероятно, заколдованную, по ее мнению, землю. Сделать это рано или поздно, конечно, придется, но если можно оттянуть этот момент, то она его будет оттягивать изо всех сил. Если бы не Бьерн и его вечные шуточки, Фанни так всю поездку и просидела бы в автобусе. Одно дело русский язык изучать в Стокгольмском университете, совсем другое — общаться с русскими и по русским дорогам ездить… В это сомнительное предприятие, называющееся «Русское турне», втравил ее, конечно же он, Бьерн. Целый год, сидя рядом с ней на лекциях и семинарах, парень только тем и занимался, что уговаривал Фанни поехать на каникулы в Россию. «Невероятно, — говорил он, — что лучшая студентка русского факультета до сих пор не посетила эту замечательную страну, не общалась с людьми, для которых русский язык является родным. Это большой пробел в твоем образовании».
В отличие от Фанни, Бьерн ездил в Россию каждый год. Потому что наполовину был русским.
Таня Ласточкина, впоследствии Татьяна Ларсен — мама Бьерна, родилась в семье простых питерских инженеров, закончила школу и институт в Питере и несколько лет проработала в Публичной библиотеке младшим библиографом. Возле Публички она и столкнулась с долговязым смешным парнем из Швеции. Причем, смеясь рассказывал Бьерн Фанни, столкнулась в буквальном смысле этого слова. В то утро она опаздывала на работу, а Эмиль Ларсен гулял по Невскому в компании своих соотечественников. Как и они, под ноги он себе не смотрел, а все больше по сторонам оглядывался и фотографии делал. Татьяна же как раз смотрела себе под ноги, боясь поскользнуться, шмякнуться оземь и что-нибудь себе сломать, ибо дело происходило ранней весной в жуткий гололед. Обходя опасные ледяные накаты, она со всего размаху врезалась в живот шведу, подошвы скользнули, и то, чего она боялась, случилось. Неловко завалившись на бок, она вдруг почувствовала острую боль в предплечье…
Несколько дней Эмиль навещал ее в больнице, тяжело переживая свою вину, а когда срок туристической поездки подошел к концу, вдруг понял, что кроме чувства вины, он испытывает и иное чувство. Но только через три года ему удалось уговорить Татьяну перебраться на его родину, но она поставила условие: дети, которые у них когда-нибудь будут, должны несколько месяцев в год проводить в России. Чтобы не забывали своих корней. Эмиль не стал спорить, он разделял принципы любимой супруги. Поэтому и старший Бьерн, и младшие Петер и Кристина, едва научившись ходить, каждое лето отправлялись к русским бабушке и дедушке в Санкт-Петербург, где проводили полтора месяца в скромной коммунальной квартирке на улице Маяковского, а другие полтора месяца гостили в большом деревенском доме у прабабушки в Новоладожске. Бабушка и дедушка прививали детям любовь к русской культуре и строгой петербургской красоте. Прабабушка и новоладожская шантрапа помогли пройти «школу выживания в России». В результате Бьерн, как и его братишка с сестренкой, не только отлично знал русский язык и русские обычаи, но и по сути своей был почти русским.
