Первый мир работает на усиление третьего мира и, соответственно, нарушает соотношение сил во вред себе.
32. Премирование убийц. Веками великая Англия гордилась своей демократией, которая впереди планеты всей. Была самая великая империя, потом это стало несовременно, и появился оплот самого великого гуманизма.
Вы сделали такое, что в своей стране вас приговорили к смертной казни? Бегите в Англию — она примет и не выдаст никого, кому дома грозит смертная казнь. Ибо она гуманна. И содержит убийц со всего мира лучше, чем некоторые из них жили у себя дома, будь то в подполье или на свободе.
Но мир велик, а гордый остров мат — и стремительно превращается в комфортабельнейший и огромнейший из притонов. Рай для террористов и уголовников. А больше всего их откуда? Оттуда, где людей больше всего — из того же третьего мира.
Старушка-Европа заботится обеспечить себя своими же палачами.
Террорист Ильич Рамирес Санчес в борьбе против проклятого капитализма перестрелял кучу народу? Теперь он на заслуженном отдыхе: во французской тюрьме смотрит телевизор, занимается физкультурой, читает книги и даже женится. За счет французских налогоплательщиков, буржуа проклятых, которых он недострелил. Ничего, товарищи по борьбе продолжат его святое дело. И продолжат, будьте спокойны.
Часть своих сил и средств Запад тратит на то, чтобы обеспечивать жизнь и безопасность своих убийц. Он слабеет — они крепчают. Маразм крепчал.
33. Абсурд правосудия. Убил одного — получи пятнадцать лет тюрьмы, которая иному бедолаге из третьего мира кажется санаторием. Убил двоих — двадцать пять. Троих? — пожизненное. Двадцатерых? — о негодяй, вот тебе три пожизненных. И это всерьез! — судьи в мантиях и приговор с печатью.
То есть законодатели понимают, что чегой-то с Законом не то происходит, и надо бы наказания дифференцировать. Ну, вот и дифференцируют. Подобного идиотизма не знала еще мировая история: жизнь одна, а пожизненных заключений несколько, и никто не смеется, и все это всерьез.
Дегенерация Закона. Виртуальность Закона. Разница условных формулировок для одного и того же наказания. Словно серийные убийцы лоббировали эти законы.
А дегенерация Закона — это дегенерация системы, распад ее здравого смысла и ослабление самосохранения.
Вот едет в «роллс-ройсе» знатный гангстер — наркоторговец и убийца. Все его знают. А казнить или даже посадить его нельзя: свидетелей отстреляют, дорогих адвокатов наймут, лазейки в законе отыщут, доказательств де-юре не хватит.
Параллельно с официальным государством существует по своим законам параллельное бандитское государство: обирает и убивает людей и цветет. И демократия против него бессильна. А демократия — это наше все: мир рухнет, но закон соблюден. Так сказали римляне — и рухнули.
Государство, где бандиты открыто глумятся над законом — обречено. Наши предки вздергивали бандитов там, где их находили. О темные негодяи, кровожадные беззаконники! Вы исправились, вы стали гуманнее? Вот и молодцы, скоро свои и приезжие со всего мира бандиты будут резать вас на улицах перочинными ножиками.
В гуманнейшей Голландии ты не имеешь права пальцем тронуть вора, если он не трогает тебя. Вызови полицию, она его гуманно арестует — если успеет и сумеет. А пока — пусть ворует, бедный. Ударишь?! — ответишь перед судом. Аплодисменты Голландии, пока она еще жива!
Рабская Россия по-прежнему запрещает своим полурабам иметь оружие. Оружие — привилегия свободного человека, а ты смерд и место свое помни. Власть убивает — а ты не моги. Что, и власть не убивает? Ну, тогда бандиты. Он тебя убил — ну, не повезло тебе. Ты его убил? — снова не повезло тебе. Откуда оружие? Кто позволил? Получи за одно то, что посмел купить, носить и стрелять — вот тебе десятка каторги. А там тебя опустит бандит с такой же десяткой за убийство невинного.
Современное цивилизованное государство несравненно лояльнее к преступникам, чем во все прошлые времена. А налогоплательщики содержат преступников лучше и щедрее, чем во все прошлые времена. А законопослушный труженик по гуманному Закону бесправен и унижен перед преступником больше, чем во все прошлые времена.
Общество, в котором рядовой уголовный преступник может прямо в суде, используя беспомощность закона, глумиться над честным человеком, потерпевшим от него — это больное и порочное общество. Принятие и поддержание таких законов — это самоуничтожение государства: оно само уступает бразды правления преступникам.
Эти вещи кончаются или фашизмом, или развалом своего. Кажется, фашизм мы уже проходили.
Вот предприниматель дал кредит другому. А другой его кинул, и деньги грамотно сплыли. Государство говорит: извини, это твой риск, закон бессилен. А в частном порядке чиновник сочувствует и объясняет, что ты прав, но вот несовершенен закон. И ты идешь к бандитам и говоришь: берите себе половину долга, как у вас принято, а другую отбейте для меня, а то ведь хана мне. И бандиты выбивают деньги у жулика. И жулик жалуется государству, и бандитов сажают. Не бред ли?! Бандиты страдают за справедливость — а государство защищает жулика?! Кто бандит, кто жулик, кто честный и кто государство?!
Вот это смешение и смещение социальных ролей и называется нарастанием энтропии и сползанием системы к развалу.
Организованная преступность сегодня — это класс.
Средства производства — оружие. Способ производства — насилие. Производимый общественно полезный продукт — ноль: паразитический класс. Место в государственной структуре — реальная оппозиция и замещение функций насилия и перераспределения благ.
Чем сильнее и влиятельнее преступник — тем, соответственно, слабее и менее влиятельно государство: пространство у них на двоих одно.
Вот и растет коррупция на всех уровнях.
За некоей гранью «гуманизьм» перерастает в свою противоположность: преступник получает преимущества перед честным. За этой гранью и начинается гибель государства, основы которого постепенно теряют свою жизнеспособность.
34. Абсурд искусства: распад и коммерциализация. В принципе об этом говорили всегда. Конкретнее — последние сто лет. И то сказать — с тех пор сделаны значительные шаги.
Здесь не место вдаваться в детали, а книги об этом написаны и так.
Массовое искусство было всегда, и коммерческое тоже было всегда. Примитив для толпы, лесть для богатых. А вот абсурд был не всегда. Чем эпоха и характерна.
В живописи: условность примитивных форм.
В скульптуре: условность примитивных форм.
В архитектуре: упрощенная технологичность.
В «хэппенинге»: условность примитива.
В литературе: разрушение табу, снижение интеллектуального и поэтического уровня.
А искусство, как-никак, это социокультурное пространство общества, создаваемое обществом «под себя»; форма общественного сознания.
Упрощение и абсурдизация общественного сознания — они отражают и в свою очередь влияют на общественное бытие. Банально, так ведь верно, банальные истины вообще выверены временем, которое самый приличный из критиков-оценщиков.
