– Задачи?
– Конечно! – старец эмоционально всплеснул руками. – А ты небось думал, коль загробный мир, то все здесь должно быть понятно, справедливо, размерено и завершено? Тут тебе и разочарование. Надо, оказывается, еще и своим задом шевелить, делать что-то…
Старик замолчал, давая мне возможность поразмыслить, кое-что понять. И не зря – кажется, соображалка закружилась в правильном направлении!
Раньше я считал свои постоянные удивления чем-то естественным и нормальным. Многое в окружающем мире поражало мое воображение, казалось странным, ко многому приходилось привыкать. И в противовес также многое было само собой разумеющимся. То есть проще говоря, внутри у меня уже сидело представление о том, каким должен быть правильный, привычный мир. А откуда я мог взять какое-то представление о «правильности – не правильности» устройства мира? Только из своей жизни, которую я не помню!
Значит, когда-то меня окружал мир в котором вагоны обязательно тянет локомотив, а в холодильнике продукты не появляются сами по себе, да к тому же еще и горячими. Именно из-за того, что мир поезда не вмещался в знание привычного, я и сделал вывод (хотя так и не признался себе в этом), что нахожусь в ирреальном мире – то есть в мире, который существует по принципам и законам совершенно для меня не привычным, и даже им противоречащим. Проще говоря вывод, что я умер и теперь катаюсь в загробном поезде по загробным же землям, напрашивался сам собой.
Действительно, правдой является то, что мы ею считаем. Если бы я попал после этого мира в мир живых, то вполне вероятно думал, что умер – ведь там все было для меня не привычным.
Я улыбнулся той относительности, которая вертелась в моей голове, еще раз удивляясь насколько все запутанно. Слишком запутанно!
Старик вдруг сильно закашлялся. Ему пришлось согнуться, чтобы сжимающие легкие конвульсии отступили. Когда приступ кашля прошел, он с невозмутимым видом вновь оперся о стену, чтобы продолжить разговор.
– Твое прошлое – вот основная загадка и ключ ко всему. Если хочешь открыть ту самую дверь , тебе наверняка придется любыми способами восполнить пробел прошлого. Тебя явно за что-то его лишили.
– Наказание? – догадался я.
– Нет-нет, что ты! Здесь никто никого не наказывает. Я правда точно не знаю кому и зачем нужно, чтобы каждый в этом мире решил свою головоломку, но то, что это не наказание я полностью уверен. Скорее всего нам таким образом оставляют задачи-маячки, в процессе решения которых мы сможем отыскать путь к двери.
– Хлебные крошки? – больше всего предположение старика походило на сказку про «Гензель и Гретту».
– Скорее «нить Ариадны» – путеводная нить, потому что крошки могут быть съедены воронами, не оставляя шансов найти выход, а наши задачи никуда не денутся и будут вести нас, пока мы их не решим все до единой.
– Чтобы вы не говорили, все равно лишение памяти больше походит на наказание.
– Ты ошибаешься, – помотал головой старик. – У меня было достаточно возможности, чтобы поразмыслить над разницей между уроком и наказанием. Поэтому с такой уверенностью и говорю что нам преподается урок, с единственной целью научить чему-то… Скорее всего, при жизни мы что-то не решили или нарушили какие-то правила. Теперь каждому из нас предоставлена возможность это изменить и лишь за тем двигаться дальше. Нужно здесь завершить все, что мы не смогли завершить там. Я так думаю…
– «Завершить»? – мысли, осознание, освобождение – теперь, кажется, все становилось на свои места. Хотя я внутренне и сопротивлялся, но ощущение правдивости услышанного затмевало все сомнения.
– Наши упущенные шансы, – продолжил старик, – недосказанные слова, нереализованные желания или несовершенные поступки никуда не уходят, дожидаясь, когда кто-нибудь, наконец-то, поставит за ними точку. И даже когда придет Конец Времен, и ВСЕ обратиться в НИЧТО, останутся лишь наши незавершенности, одиноко болтающиеся в пустоте, в бесконечном ожидании. И именно здесь тебе дан шанс хотя бы раз добраться до конца и увидеть что находится дальше… Или же бесконечно трястись по железной дороге.
Слова старика меня явно зацепили. Кажется не было произнесено ни единой буквы к которой мне хотелось бы придраться.
– Значит от меня требуется найти свое прошлое… И как же это сделать?
– Я же сказал, иди за своими желаниями и чувствами. Только так ты сможешь прийти куда нужно. Тем более что теперь ты знаешь – этот мир твой, а значит он улавливает каждый флюид твоих настроений и мыслей. Все не так уж сложно.
– А-а можно вопрос? – замялся я, не зная как подступиться.
– Ты – спрашиваешь, я – отвечаю. Таковы правила игры.
– Дело в том, что вопрос не про меня. В общем… А какие задачи у вас? Если вы столько знаете, почему сидите в этом ужасном месте совсем один?
Лишь стоило задать вопрос, как старик отстранил голову от стены и впервые разомкнул веки, уставившись на меня абсолютно белыми слепыми зрачками.
Страх мгновенно растекся по всем телу…
Я не правильно выразился – зрачки у старика отсутствовали вовсе. Это на самом деле страшно, когда на тебя смотрят, а зрачков – нет.
– Испугался? – заботливо, явно стараясь казаться дружелюбным, спросил старик так и не отвернувшись. Наверное он хотел чтобы я привык к нему… такому. Я как завороженный не отрываясь таращился в белое уродство.
– Скорее непривычно, – соврал я, хотя дрожь в голосе не могла утаить чувств, заставляющих мышцы каменеть, а сердце бешено колотиться.
– Страшно-страшно… сам вижу, – ответил старик за меня.
– А можно спросить еще? – стараясь перебороть страх, выдавил я из себя.
– Ты теперь каждый раз прежде чем задать вопрос будешь спрашивать разрешение? Тогда я тебе на перед разрешаю. Спрашивай!
Я замолчал, стараясь понять обиделся ли старик или забавляется надо мной, но так толком и не придя к определенному выводу, больше не стал медлить:
– Вы можете видеть?
– «Видеть»? – в своей манере переспросил старец, и наконец-то отвернулся, вновь взявшись за свою палку, помогая костру догореть как можно быстрей. Почти все угольки угасли, и комната почти не освещалась.
Будто только сейчас заметив это, старик сказал:
– В углу лежат деревяхи. Подкинь их в костер, пока он окончательно не издох.
И действительно, в одном из углов была навалена куча каких-то палок. Я поднялся и подошел к складу. Мне почему-то подумалось, что на месте этой свалки когда-то стояла большая белая кровать.
Оказалось, что куча сплошь состояла из разобранной и разбитой на части мебели. В общей каше без труда можно различить ножки столов и стульев, ручки кресел, картинные и выдранные «с корнем» оконные рамы. Весь этот хлам занимал изрядную часть угла.
Пока я тщательно подбирал претендентов на сожжение, а затем пытался выдавить из почти угасших углей хоть кроху огня, старик начал рассказывать…
