За то время, что мы блуждали по комнатам с картинами, меня заинтересовала сама личность Анны. Она была великолепным оратором, держала себя, словно выступала перед огромной аудиторией. Из ее уст рассказ лился, весенним ручейком в горах. И я начал расспрашивать о ней самой.
Но вот что меня удивило – на каждый вопрос о себе она отвечала уклончиво или, что случалось чаще, переводила ответ в русло биографии своего знатного предка. В конце концов, мне это надоело, и я решил спросить напрямую:
– Анна, почему вы не говорите о себе? Почему каждый раз увиливаете от ответа?
Она решила угостить меня чаем. Мы сидели в креслах в одной из комнат вокруг небольшого столика.
– Перестаньте, – махнула она рукой. – Во мне нет ничего особенного. Я призвана хранить этот музей…
– Нет-нет… – тогда возмутился я (Старьевщик сделал недовольное лицо, забавно показывая мне свое возмущение чрезмерной самокритики той старушки). – Вы удивительно рассказываете. Может быть я изголодался по общению с людьми, но ваши рассказы просто чудесны! Вы не думали их записать?
– Конечно думала! – на миг в ее глазах загорелся огонь энергии, но уже миг спустя их вновь заволокла безжизненная пелена. – Что-то мы все обо мне, да обо мне. Дедушка Ал тоже хотел написать книгу…
Все мои последующие попытки узнать что-нибудь о ней попросту игнорировались, будто она и вовсе не слышала моих вопросов о себе – в голове стоял фильтр.
Она не считала себя талантливой, а была всего лишь «хранительнице чужого успеха», вместо того, чтобы создавать свой. Неверие в собственные возможности превратило ее в рабыню. Ее главной причиной нахождения в Этом Мире и задачей было понять это, и постараться изменить. Но она решила сдаться навсегда, как и все в моем Центре.
Когда я покидал ее музей (точнее музей ее деда), почти у самого входа я обнаружил картину, которой раньше там не висело. У меня непревзойденная память на подобные вещи, поэтому ошибиться я просто не мог. На полотне изображена фигура человека копающего себе яму. Он уже углубился по шею.
Поблагодарив ее за все, я вышел на улицу. Почему-то после обнаружения странной картины хотелось поскорее покинуть это место.
Немного отойдя, я обернулся – может быть мне и показалось, но дом стал еще более ухоженным и приторно кукольным. Лишь много погодя до меня дошло – сам город и этот дом вырос исключительно за счет нее, словно паразит питаясь ее потенциалом, которому нет выхода.
На той картине была она, закапывающая саму себя, утопая в неверии.
Мы выходим из подсобки и направляемся к магазинчику напротив. Это оказывается салон красоты «100$лица». Автоматически подмечаю оригинальное название.
– А это одно из моих любимых мест. Здесь вообще концентрат барышень снабжающих моих Пожирателей Временем «жизненными соками». За их счет я, можно сказать, в основном живу и развиваюсь.
Мы прошли внутрь. Внутри «Столица» просто блистала – свет ламп слепил яркими лучами, кругом сплошные зеркала, в интерьере преобладали розово-фиолетовые тона. В отличие от остальных магазинчиков, где среди полок бродило всего несколько человек, здешний зал заполняли женщины всех возрастов. Они лучезарно улыбались, примеряя себе необычный имидж, крутились перед своими отражениями, стараясь привыкнуть к новому облику. Кому-то красили волосы, кого-то стригли, макияж, маникюр… Почти все дамочки о чем-то разговаривали, от чего в зале стоял приятный оживленный гомон, пахло лаком для волос.
Я удивленно обернулся к Старьевщику:
– Вы же сказали здесь каждый сам по себе, а здесь не так. Все общаются!
Он лишь хмыкнул:
– Ты, как и большинство рассматриваешь лишь поверхность. Если хочешь выбраться отсюда, учись заглядывая вглубь, видеть суть. Будь внимательнее! – и замолчал, доверив поиск ответа мне самому.
Делать нечего, пришлось опять обернуться в наполненный суетой зал, и начать присматриваться, слушать, стараясь понять слова Старьевщика. Сначала ничего необычного я не заметил, но постепенно, вслушиваясь в смысл разговоров, на краю сознания появилось предположение. И тут до меня дошло!
Я уже находился в середине зала, посреди прихорашивающихся женщин, а Старьевщик все так же стоял у входа, с самодовольным выражением.
Тогда я прокричал ему:
– Да они же словно не слышат друг друга! Все говорят, и говорят о себе, даже не слушая других.
Старьевщик лишь кивнул, подтверждая правильность моих догадок, и направился ко мне. Нам приходилось говорить очень громко, чтобы докричаться друг до друга, но все равно на нас никто не обращал внимания. Шум окружающих голосов все нарастал и нарастал. Когда Старьевщик приблизился ко мне вплотную, от заполнившегося гомона я не мог даже различить собственных мыслей. Что-то говорил ему, но даже сам не слышал своих слов. Больше не имея возможности терпеть, я закрыл ладонями уши, но это мало помогло. Гул голосов бил по телу настолько сильно, что казалось, голова сейчас взорвется. Я не на шутку перепугался.
«Я хочу… А мне пойдет? У меня получилось? Я знала, так и знала! У меня какое-то… Я бы…я…я…я! Я!Я!!!Я!!!Я!!!».
Не знаю, что удержало меня от того, чтобы не броситься отсюда прочь, к тишине. И я бы сделал так, если бы не Старьевщик. Он приложил к губам указательный палец, и уже в следующий момент я услышал… услышал !
– Ш-ш-ш…Тише… тише… – прошептал он, и сводящий с ума шум исчез. Оглядевшись, я понял, что женщины кругом все также продолжали говорить, только теперь их совсем не было слышно, будто они только шевелили губами притворяясь немыми. – Добро пожаловать в мир красоты, – улыбнулся Старьевщик. Его голос звучал немного по-другому. Словно произносимые им слова приобретали форму, слетая с губ, и пока добирались до меня, немного разбухали, наполняясь тяжестью.
– Как ты это сделали?
– Ты про звук? – уточнил Старьевщик.
– Да. Как у тебя получилось его убрать.
Старьевщик засмеялся:
– Этим ты мне и нравишься – не перестаешь удивляться даже ерунде. Это же Мой Мир, а значит кто устанавливает здесь правила, забыл? Вот я и решил провести тебе интересную экскурсию и сделал, чтобы ты побывал в голове у этих красоток, услышал их мысли. Понравилось?
Я отрицательно покачал головой.
– И я о том же! Оглохнуть можно – «я-я-я, мне-мне-мне…» Фу, аж тошнит. Эгоизм – это хорошо. Но ведь все должно иметь меру, согласен? Это Их Мир… – сказал Старьевщик и взглядом обвел салон. – В какой-то степени это их тюрьма. Они не могут отсюда выбраться.
– Почему? Ведь ты же говорил, что здесь никто никого не наказывает.
– Для них это и не наказание, а единственный способ жизни, каким они могут существовать. Занятость только собой, точнее своей оболочкой – вот их удел. Вечное позерство перед другими, чтобы чувствовать себя кем-то особенным – без внимания окружающих их будто и не существует. Они сжигают себя перед зеркалами, стараясь добиться недостижимого совершенства. Они одновременно находятся в двух мирах – в этом, и в зазеркалье, где они прелестны, все ими восхищаются, их любят… Они потребляют восхищение, словно топливо, благодаря которому их сердце бьется.
