Вывод: если человек жив, значит он всё ещё способен найти верный путь… Причём вне зависимости от того, в какой яме он сидит или до каких высот успел добраться…»
В опорке на его заявление о бомже, оскверняющем дверь книжного магазина, молодой сержант всего лишь спросил:
– И ты ради этого сюда шёл?
Писатель кивнул, мол: «А что в этом такого?».
Работник правоохранительных органов тяжко вздохнул (людям не фиг делать), и пробубнил в рацию:
– Ребят, кто на «козлике» дежурит, проверьте книжный на Победе, там вроде проблемы с бомжом.
Рация что-то ответила невразумительным треском и умолкла.
– Всё… Можете идти домой, молодой человек. Ваш гражданский долг выполнен, – съехидничал сержант.
– Спасибо… – искренне поблагодарил писатель, не обращая внимания на издевательский тон дежурного.
Когда писатель вернулся к магазину, бомжа уже не было. Лишь пустая бутылка из-под пива да книга, прислонённая к стене. Обложка гласила: «Серия «Загадки Истории», Филипп Фольстер, и пафосное название «Великая жизнь, великая смерть. Джон Фицджеральд Кеннеди».
«– …Жители Техаса ждут встречи с тобой. Сейчас увидишь, сколько народа собралось! Такого шоу здесь отродясь не было! А ты как, готов? – спросил Конноли. Они уже сидели в машине, дожидаясь, пока служба безопасности не даст «добро́».
Джон сидел неподвижно, уставшим блёклым взором устремившись в одну точку.
– Милый, у тебя всё в порядке? Спина опять болит? – встревоженно поинтересовалась жена.
– А? – он с трудом вернулся в реальность. – Да, всё нормально… Просто… Я вот думаю… А получился бы из меня толковый писатель, как я мечтал в детстве… Или всё, что я могу – это только бороться непонятно с кем и добиваться непонятно чего…
Губернатор Техаса и миссис Кеннеди недоумевающее переглянулись.
– Ты уверен, что всё нормально?
– Уверен-уверен… – отмахнулся президент, с лёгкостью нацепив привычную дежурную маску-улыбку. – Ну что, мы двигаемся или как? Зачем заставлять людей ждать?»
Действительно, зачем нужно переводить кислород на того, кто и так погряз в болоте? – подумал писатель.
4. Другой
Почему его книги завоевали такую популярность, было совершенно непонятно ни критикам, ни, тем более, ему самому. Отчего столь широкий круг совершенно разных людей захотел принять романы и рассказы такого молодого автора, у которого, в принципе-то, и большого жизненного опыта нет? Тем более, что все его истории были чудаковаты (и это ещё слабо сказано), а иногда и вовсе непонятны. Хотя… Может быть, именно эта непохожесть на других и сделала его книги приметными.
К тому же дополнительный интерес у общественности могла подогревать чёрная дыра, зияющая на месте личности самого писателя. Проще говоря, то, что он никак не пытался влезть на первую полосу светской хроники, и, наоборот, ни малейшим образом ни на свой возраст, ни на национальность, ни на политические взгляды и так далее, многим не давало покоя. Психология людей такова, что, лишь сто́ит кому-нибудь прорваться вперёд, как всякий встречный-поперечный хочет узнать счастливчика поближе. Все почему-то думают, что прославившиеся люди обязательно должны, ну просто обязаны быть какими-то особенным, с неординарными, выдающимися способностями. Хотя наверняка это не так…
По крайней мере, сам писатель не считал себя кем-то исключительным, обладающим качествами, недоступными другим, а, скорее, даже наоборот… Часто ему казалось, что внутри него имеется какой-то скрытый дефект, так сказать «производственный брак», не позволяющий чувствовать себя нормальным рядом с другими…
Часто, сидя где-нибудь в самом центре, наблюдая со стороны за спешными, суетливыми движениями внешне деловитых, целеустремлённых людей, он ощущал себя как бы вне всего этого, вне времени. Будто он каким-то необъяснимым образом сумел выбраться из бешеного, стремительно несущегося вперёд потока и теперь может лишь наблюдать со стороны, как тысячи людей каждый день проносятся мимо, поглощённые бурлящими буднями, полными суетных проблем. Из-за того, что все, кого он знал, именно так и жили, носимые переменчивыми ветрами, а писатель оставался в стороне, у него зародилось ощущение собственной неправильности.
Спасало лишь знание, что по-другому он не сможет, кроме как сидеть на маленьком камушке посреди дикого потока времени и созерцать… Наблюдать со стороны…
Окружающий мир и живущие рядом люди всегда казались ему слишком сложными и непонятными со всеми своими правилами, нормами поведения и системой взаимоотношений. С детства приученный говорить всё как есть, он так и не понял, как и для чего нужно вести деликатные, туманные, зачастую запутанные игрища, называемые обыденным общением.
Больше всего на свете он любил наблюдать за другими, разгадывать их, даже не соприкасаясь. Более всего это походило на изучение древней цивилизации, давно канувшей в небытие, так что узнать о ней можно лишь по жалким крохам, остаткам кухонной утвари, украшений, костям и черепам.
Не умея сновать в человеческом муравейнике, но и не чувствуя себя изгоем, он оставался, в первую очередь, исследователем странного мира. И всякий раз капелька драгоценных знаний кристаллизовалась внутри него в очередную причудливую историю… В повествование о непонятных, сложных и безумно интересных существах – людях.
Почему он даже и не пытался сблизиться с кем-нибудь, ассимилироваться внутри общества? Ответ именно на этот вопрос он знал наверняка. Дело в том, что мир нёсся вперёд со скоростью молнии – жизнь летела; всё менялось: события, люди… Писатель просто утопал в этом водовороте, задыхался, увлекаемый стремниной обыденности, при этом полностью переставая слышать внутренний голос и ощущать собственное бытие… Он не хотел сталкиваться с этим бездонным миром, потому что тогда бы пришлось бежать вперёд навстречу неизвестности…
Юный прозаик решил создать собственный мир, очень тихий и уютный. Больше всего он напоминал компактный стадиончик, где можно неспешно труси́ть, самому выбирая удобный темп, скорость и даже окружающий пейзаж.
Может быть, именно поэтому сюжеты его творений, пронизанные спокойствием и размеренностью и при этом полные драматических переживаний, стали такими популярными. Здесь читатели находили недостающие в будничной жизни редкоземельные элементы – равновесие и уверенность.
Окружающие (все, как один) гнались за ОСТРЫМИ ощущениями. «Хотим успеть пожить», – твердили они. В транспорте и на улице его окружали разговоры о весёлых празднествах, об экстремальном отдыхе и адреналине, о других городах и странах. Для большинства людей именно это и являлось настоящей жизнью, к которой нужно стремиться, о которой стоит грезить и мечтать… Ну, а если ты хочешь совершенно иного, что ж… Значит, ты неинтересная личность…
В отличие от остальных, литератор не очень-то стремился к подобной суете. Не хотел он и «ловить мгновения и волны»… В то же время многие вовсе заурядные вещи казались ему поразительными и захватывающими… Совершенно непостижимо писатель мог находить в самых обычных предметах или занятиях тысячи нюансов, которые можно рассматривать совершенно с необычной точки зрения, под другим углом. Множество приятных и не очень мелочей яркими цветами разукрашивали его будни. Всем своим маленьким открытиям он и давал новую жизнь в своих опусах.
