Не нарушая сложившихся традиций, из Симеиза мы везли в Москву персики, сливы и абрикосы.
Монако оказалось все-таки лучше Крыма. Чище. Это была моя последняя поездка на юг в поезде. А самолетом я еще много раз летал туда.
Вагон 3. Продолжение следует
Я до сих пор не могу понять, как мои родители могли мне в пятнадцатилетнем возрасте разрешить работать в геологической партии, но мы часто не понимаем собственные поступки, а что уж тут говорить о поступках родителей? Понять не могу, но очень благодарен. Это ведь важнее. К платформе товарного состава крепилась грузовая машина с крытым брезентом кузовом. По-моему, ГАЗ-51. Впрочем, я в машинах, тем более в грузовых, ничего не понимал. В кузове лежали спальные мешки, палатки, кастрюли, баки для воды, какие-то ящики. В общем, геологический груз. Мне сказали, что я за него отвечаю.
А за машину отвечает ее водитель – Костя Перов, или просто Перо. Костя три года отсидел вместо службы в армии, а почетной обязанностью потом ему родина не разрешила воспользоваться. Да он и не очень хотел. Остальные члены партии НИЛЗАРУБЕЖГЕОЛОГИИ должны были прибыть на место назначения самолетом, а место назначения – город Чимкент – Казахская ССР. Аббревиатура НИЛ в сочетании с «зарубеж» и «геология» для меня звучала как название реки, да и сейчас звучит так же. На станции Москва-Cортировочная Перо не то чтобы выпил, а упился до состояния алкогольной комы. Милиционер, поднявшийся на нашу платформу, чтобы проверить груз и документы у сопровождающих, решение принял сразу:
– Так, машину снимаем, водителя в вытрезвитель…
– А я? – спросил я.
– А у тебя вообще еще паспорта нет…
Тогда, как молодогвардеец на фашиста, смело и нагло я посмотрел на него и отчеканил:
– Я комсомолец! Даю слово, что доставлю груз, – здесь милиционер посмотрел на тело Кости, – и машину по назначению. Мы не можем допустить, чтобы экспедиция НИЛЗАРУБЕЖГЕОЛОГИИ, важная для страны, была сорвана!
Милиционер отдал честь и лихо спрыгнул с платформы. Вскоре мы поехали. Это было удивительно – ехать по железной дороге под открытым небом, сидя в матерчатом кресле или в кабине машины, которая едет, но при этом стоит, либо спать в кузове, в спальнике. Последнее я и делал. На следующий день я ненадолго застал Перо трезвым. С одиннадцати часов он был уже готов. Состав то стоял, то ехал. Вокруг было родное Черноземье. Во время очередной остановки Костя решил пописать с платформы. Видимо, он считал, что струя, соединяющая его тело с Черноземьем, тверда, потому что он сильно наклонился вперед, но физика… Физика – это серьезная наука! У меня мама преподавала физику. Я знаю! Костя лежал лицом вниз, раскинув руки, как бы обнимая и охраняя описанный им только что участок родной земли. Я соскочил с платформы, закинул руку героя себе на плечо и поднял его. Если бы у Пера была забинтована голова, то наша группа напоминала бы скульптурную композицию «Два бойца». Тем временем по составу прошла угрожающая судорога. Так бывало перед отправлением. Как я перевалил этот испачканный черноземом мешок через борт платформы – не знаю. Стресс дает силы. Через семь суток водка, взятая Пером с собой, закончилась, и он превратился в нормального циничного водилу. С утра до вечера он рассказывал мне про баб и зону, про зону и баб – это все, что он знал и видел в жизни. Менялись географические зоны, а он про баб и зону. Мы проезжали мимо Аральского моря, где местные бабы угощали нас печеными сазанами, а он – про баб и зону. Спустя пятнадцать суток, ночью, мы прибыли на станцию Чимкент-Cортировочная. Было темно и душно. Мне захотелось чего-то чистого и белого. На душе было тревожно и грязно. Я дошел до станции, вошел в павильон, потом прошел по длинному серому коридору и уперся в дверь с красным крестом. Я постучал.
– Заходите, – услышал я. В чистом белом халате за столом сидела медсестра. – Чего тебе? – спросила она.
– Ничего. Можно, я здесь немножко посижу?
– Чаю хочешь?
Я пил чай с конфетами и очень хотел домой к маме. Я начал взрослеть. Мне всегда нравилось словосочетание «продолжение следует». В нем есть что-то железнодорожное. Куда-то ведь следует это продолжение. Вот и я объявляю в громкоговоритель: «Пассажиры, будьте внимательны, продолжение следует!»
Вагон 4. Половое созревание
За четыре месяца работы рабочим в геологической партии в Средней Азии я сильно повзрослел. Во-первых, я видел «коммунизм», и не один. Едешь по дороге Казахстана, стрелка направо – «Коммунизм № 1»; едешь дальше, стрелка налево – «Коммунизм № 2» и т. д. Это совхозы, и я там был, кумыс там пил. Во-вторых, мне исполнилось шестнадцать лет, и я выпил полную алюминиевую кружку красного болгарского вина, что потом делал не один раз. В-третьих, я видел, как занимаются любовью в одном спальном мешке. Этого я не делал. Мечтал, но не делал. В-четвертых, мне выписали первую зарплату, но денег не дали: «В Москве получишь!..» В-пятых, в Алма-Ате я загляделся на девушку и чуть не врезался в фонарный столб (явно повзрослел) и выронил мороженое, фруктовое с орехами, в шоколаде, на палочке, и расплакался – в Москве же такого нет (нет, все-таки остался ребенком). Но в общем я возмужал, отпустил челку до бровей, гордился первыми усами и расстраивался из-за первых прыщей. Кстати, я недавно придумал слоган для рекламы средства от юношеских угрей:
