Лазарь почувствовал себя виноватым и даже как будто склонился к тому, что именно в этом корень его душевных переживаний. Тем не менее мы условились, что он не будет больше один ходить в пещеру за камнями. Видно, ночью лазить туда слишком опасно. Лазарь покидал палатку заметно повеселевший, готовый считать неприятное ночное происшествие еще одной хорошей приметой.
Потом была та ночь, когда мы собирались в пещеру Атана, и Лазарь нетерпеливо бродил во тьме вокруг палаток, пока не улучил минуту и, оказавшись со мной наедине, не объявил, что знает о нашем плане и сам тоже решил сводить меня в свою пещеру, после того как я побываю у Атана.
И вот теперь, наутро после нашей вылазки, я еще только нагнулся над умывальным тазом, а он уже здесь, торопится переговорить со мной и выяснить, что и как. Он не стал меня расспрашивать, только убедился, что ночью ни с кем из нас не случилось никакой беды, и ушел, предоставив мне гадать, какое же все-таки решение он примет.
Вместе с другими «длинноухими» Лазарь в эти дни работал у Арне в Рано Рараку, но после работы они садились на коней и ехали на ночь в пещеру Хоту Матуа. Мы выдавали всем рабочим-пасхальцам ежедневный паек, а временно обосновавшиеся в Анакенской долине сверх того получали добавку на нашей кухне. Однако сегодня Лазарю, похоже, этого оказалось мало. Под вечер он тихонько подошел ко мне и попросил курицу, живую курицу.
Пасхальцы то и дело несли мне в подарок живых цыплят. Те, которые не кудахтали и не кукарекали на заре, привольно разгуливали у нас между палатками, остальные же таинственным образом исчезали. Поговаривали, будто кто-то видел, как фотограф в предрассветный час босиком, в пижаме куда-то крался с малокалиберной винтовкой в руках… Во всяком случае он неустанно проклинал островитян, наводняющих лагерь горластыми петухами и квохчущими курами.
Я смекнул, что Лазарь что-то затевает, и велел стюарду дать ему курицу. Стюард самолично подкрался к стае кур за палатками, плюхнулся на живот в гущу истошно кудахтающих хохлаток и схватил на лету пару бегущих ног. Сияя от радости, Лазарь пришел показать мне добычу.
— Хорошая примета, — шепотом сообщил он. — Стюард поймал белую курицу!
Потом, уже уходя, спросил меня, сможем ли мы завтра отправиться на катере вдоль побережья — он готов показать мне свою пещеру. В тот же вечер шкипер съездил в деревню за Биллом, которого Лазарь тоже согласился взять; еще я договорился, что с нами поедет фотограф.
Утром следующего дня мы собрались на борту экспедиционного судна; залив был как зеркало. Лазарь спустился со мной в трюм — надо же что-то положить в пещеру взамен камней, чтобы не пустовала! Он попросил два целых рулона материала и еще в придачу какой-нибудь маленький предмет, все равно какой. Материал выбирал очень тщательно, что же касается маленького предмета, то сразу согласился, когда я предложил ему ножницы. Я сообразил, что материал предназначается для его сестер, а ножницы, видно, для аку-аку — хватит с него!
В катер кроме нас четверых сели старший механик и моторист; они должны были подбросить нас туда, куда укажет Лазарь. Мы пошли на запад мимо скал северного побережья, радуясь тихому морю и предвкушая легкую высадку на берег. Но, удалившись от Анакены, с удивлением заметили, что нас начинает довольно сильно качать. А Лазарь принял это как должное. Судорожно цепляясь за банку, он с остекленевшими глазами доложил нам, что аку-аку всегда нагоняют волну, когда кто-нибудь направляется в пещеру.
Под крутыми откосами тянулось сплошное беспорядочное нагромождение глыб застывшей лавы, о которые разбивался прибой. Лазарь обратил наше внимание на участок длиной в полсотни метров между двумя осыпями: здесь его бабушка, занимаясь рыбной ловлей, однажды застигла врасплох другую женщину, когда та мыла и сушила пещерные скульптуры. Не подавая виду, бабушка прошла мимо, а когда она вскоре вернулась, та женщина уже сидела и ловила рыбу, скульптур не было видно. Так что где-то тут явно тоже есть потакая пещера.
После этого мы миновали ветряную мельницу в долине Хангао-Тео. Некогда здесь было большое селение, но долина давно обезлюдела. Дальше Лазарь отмерил жестами примерно стометровую полосу и объяснил, что в этом районе находится подземный тайник, куда его двоюродный брат Альберте Ика ходил за драгоценными дощечками ронго-ронго, по аку-аку тут же заставил его отнести их обратно.
Вдруг на лице Лазаря отразился испуг — он приметил людей на берегу. Мы ничего не могли разглядеть, но Лазарь, который днем видел, как орел, а ночью, как сова, утверждал, что на камне сидят четыре человека. Зачем они сюда пришли, что тут делают? Он не сводил глаз с камня, пока тот не исчез за очередным мысом. А волна становилась все круче, и нам стало ясно, что сейчас лучше и не пытаться подходить к берегу. Мы сделали несколько кругов над обрывом, и Лазарь попытался нам показать карниз, где был вход в его пещеру. Мы решили, что тоже видим ее, но, когда стали проверять друг друга, оказалось, что каждый подразумевает другое место, и в конце концов мы сдались. Механик развернул катер, и, прыгая по крутым волнам, мы сквозь соленые брызги пошли обратно. Хотя ветер ничуть не усилился, лишь немного сместился, море все больше разгуливалось. Идти прямо было невозможно, рулевой то и дело разворачивал катер, чтобы встретить носом идущий с океана особенно высокий вал с белым гребнем. Лазарь не произносил ни слова, только крепко держался за поручни. В липнущей к телу промокшей одежде, не поспевая вытирать сбегающие по волосам и лицу соленые струйки, мы напряженно следили за рулевым и за подбирающимися к нам волнами.
Снова показалась мельница Ханга-о-Тео, и тут мы все увидели на краю плато четыре точки — четыре человека. Трое сели на коней и направились в ту же сторону, в какую шли мы, четвертый помчался галопом к деревне.
— Это брат того самого Альберте поскакал, — сообщил Лазарь; он явно был удивлен. — Остальные, должно быть, его сыновья.
Вскоре мы потеряли всадников из виду, и долго размышлять, что они тут делали, нам не пришлось — показалось экспедиционное судно. Его тоже заметно качало. Бурлящие волны не отставали от нас и в Анакенской бухте, где они с ревом разбивались о берег.
Лазарь поспешил прыгнуть на сушу так, словно сам дьявол гнался за ним по пятам. Мы молча побрели в лагерь, мокрые, как утопленные котята. Билл, такой же угрюмый как Лазарь, снял забрызганные морской водой очки и пытался протереть их мокрым платком. Он признался мне, что чуть не отдал богу душу от морской болезни, но не показал виду, боясь, как бы Лазарь не усмотрел в этом дурной приметы…
После второго завтрака мы снова отправились в путь, но теперь уже верхом вдоль северного побережья, по древней дороге, петляющей между грудами камня на плато. После скрипучей мельницы в Ханга-о-Тео нам попался мощеный участок, очень похожий на какую-нибудь инкскую дорогу в Перу. Вскоре Лазарь, сойдя с коня, подвел нас к скале и показал горельефное изображение огромной змеи с круглыми углублениями вдоль всей спины. Это была та самая змея, о которой он нам прежде говорил и которую видел патер Себастиан. Билл одновременно был восхищен и озадачен: на этих островах нет змей, откуда древние ваятели взяли мотив?
