— Пошли вместе к его брату, — сказал Атан. — Наша объединенная мана поможет нам уговорить его.
По случаю приема у губернатора я был одет в легкий белый костюм, но у меня были с собой штаны и рубаха защитного цвета. Я переоделся, потом мы вместе покинули дом и, крадучись, вышли из деревни на север. И чем дальше, тем пламеннее становились произносимые шепотом уверения в дружбе и братстве. Атан выражал беспредельную веру в нашу объединенную мана и клялся, что из нас двоих он более чистокровный норвежский «длинноухий». Оба поучали меня, чтобы я был начеку и не попался в ловушку: если младший брат Андреса Хуан Хаоа предложит мне «ключ» от пещеры, я должен сказать «нет!» и скрестить руки на груди. Вот когда он передаст «ключ» старшему брату, я могу принять его из рук Андреса, говоря «спасибо».
На пустынной поляне за деревней мы остановились перед высокой каменной оградой, за которой тянулись к луне блестящие большие банановые листья и стоял беленький каменный домик. Дом был без окон и казался нежилым — этакая обитель привидений. Через ограду вел прогнивший перелаз со сломанными ступеньками.
Маленький Атан расправил плечи — он первым войдет и предупредит о нашем приходе. Уныло заскрипел перелаз, и вот ужо он стучит в дверь, медленно и осторожно. Мелькнул луч света: Атан вошел.
Мы прождали его пять минут. Наконец он вышел и вернулся к нам, страшно расстроенный. До чего же непреклонный и упрямый человек, этот младший брат Андреса! Надо идти всем троим и воздействовать на него нашими объединенными аку-аку. Мы перелезли через ограду и вместе подошли к домику. Я вошел первым, мои спутники — сразу за мной.
В скудно обставленной комнате — белый крашеный стол и три маленькие скамейки — стояли, вызывающе и враждебно глядя на нас, два суровых типа. Да, с ними шутки плохи… Одному было на вид лет тридцать с небольшим, другому — за сорок.
Я поздоровался; они бесстрастно ответили тем же, но не двинулись с места. Младший гордой осанкой и каменным лицом напоминал индейца из американского кинофильма. У него были колючие черные глаза и темная жесткая бородка, такая же, как у стоявшего позади меня брата. Надо сказать, что борода на Пасхи — редкость, хотя и бургомистр, и Атан, и многие другие щеголяли усами. Угрюмый бородач стоял, расставив ноги и сунув руки за пазуху, так что грудь частично обнажилась. Пристально глядя на меня из-под опущенных век, он звонко и раздельно произнес, будто в трансе:
— Смотри на моего аку-аку. Это дом аку-аку.
Теперь только бы не промахнуться — по лицам этих ребят было видно, что мне предстоит серьезное испытание.
— Знаю, — отозвался я. — Я вижу.
Мои слова как будто вызвали досаду у Хуана Хаоа, он медленно подошел вплотную, с вызовом уставился мне в лицо и прошипел со скрытым гневом:
— Покажи мне силу твоего аку-аку!
Очевидно, Атан не поскупился на краски, расписывая меня и моего аку-аку: все четверо ждали чуда. На лицах пасхальцев было напряженное ожидание, правда смешанное с подчеркнутым пренебрежением на бородатой физиономии Хуана Хаоа. Он казался пьяным, хотя был вполне трезв. Он довел себя самовнушением почти до транса. Он был сам своим аку-аку.
Я сделал шаг вперед — теперь мы едва не касались друг друга грудью — и напыжился, чтобы не отставать от противника.
— Если твой аку-аку так же силен, как мой, — я тоже старался говорить с ноткой скрытого презрения, — скажи ему, чтобы он вышел из дому. Пошли его на вершину Оронго. В кратер Рано Као. Через степь к Винапу. К статуям Рано Рараку. В Анакену, Хангароа — во все концы острова. Спроси его, изменилось ли что-нибудь на острове? Спроси, разве не стало здесь лучше? Разве не явились древние стены и строения, не поднялись из земли неведомые статуи? И когда ты услышишь ответ своего аку-аку, а сироту тебя: нужны тебе еще доказательства силы моего аку-аку?1
Мои слова убедили его. Отбросив колебания, он предложил мне сесть на скамейку рядом с ним.
Маленький Атан сразу воспрянул духом. Вдвоем с Андресом они попросили брата отдать мне «ключ». Их поддержал второй суровый малый, вежливо заметив, что в самом деле следует вручить «ключ» мне. Но герой драмы даже бровью не повел, словно не слышал их. Он сидел будто на незримом золотом троне — прямой, как свеча, руки скрещены на груди, челюсти сжаты, губы оттопырены в точности, как у каменных великанов. Сидел и пыжился, набивая себе цену в собственных глазах и глазах своих приятелей — этакий самоупоенный шаман или верховный жрец из далекого прошлого, облаченный в рубаху и брюки.
Остальные трое стояли перед Хуаном, уговаривая его отдать «ключ», но он ими пренебрегал. Они упрашивали его, умоляюще протягивали к нему руки, один из них даже стал перед ним на колени, а он упивался их унижением и медленно, будто греясь на солнце, поворачивал голову то в одну, то в другую сторону. Или с церемонным видом обращайся ко мне и начинал расписывать свою потрясающую магическую силу, свою мана. Ему было откуда черпать сверхъестественную силу, ведь в жилах Хуана текла кровь виднейших родов острова. И он жил в доме аку-аку, они его окружали и защищали со всех сторон. Самый могущественный аку-аку на всем острове оберегал его со спины: дом Хуана Хаоа стоял перед хижиной старой Таху-таху, которая приходилась теткой его жене. Других соседей у них не было. Несколько правее стояла заброшенная хижина; хозяйка хижины умерла, и теперь там тоже поселился аку-аку. Сзади — аку-аку, по бокам — аку-аку, и еще один в самом доме!
В глазах бородача появился зловещий блеск. Чем больше он пыжился, тем упрямее становился, и я решил вмешаться. Попросту я сам принялся отчаянно хвастаться, и бородач начал скисать прямо на глазах.
Я рассказал, что унаследовал сильнейшую мана от моего могущественного названого отца Терииероо, последнего великого вождя Таити, который перед смертью нарек меня королевским именем Тераи Матеата — Голубое Небо. Последний вождь Фату-Хивы Теи Тетуа тоже передал мне свою мана. А когда я приплыл на плоту на Рароиа, моя мана выросла еще больше, потому что жители острова устроили праздник в память своего первого короля Тикароа и приняли меня в общину под именем Вароа Тикароа (Дух Тикароа).
Помогло! С каждым моим словом решимость противника ослабевала, и наконец он сдался. Он медленно встал; мы тоже. Показав на своего угрюмого приятеля, Хуан Хаоа произнес! — Туму, будь свидетелем!
Слово туму было мне знакомо; я знал, что это не имя, а титул. В книгах исследователей можно прочесть, что загадочный термин туму — память о древнейшей общественной организации пасхальцев, а в наши дни его-де никто не понимает и не может истолковать. И вот передо мной стоит настоящий живой туму. Он отнюдь не канул в прошлое, он существует и действует. После Атан рассказал мне, что это Хуан Нахое — туму семьи Хаоа, судья и посредник между братьями.
Бородатый фанатик стал передо мной, Туму — рядом с ним. — Настоящим передаю тебе ключ одной из моих двух пещер, — замогильным голосом произнес Хуан Хаоа, словно зачитал смертный приговор.
Остальные стояли молча. Царила полная тишина, даже огонек свечи не трепетал. Я был в затруднении. Скрестить руки и сказать «нет»? Он ведь предлагает мне «ключ», хотя и не показывает его. Помедлив секунду, я сухо произнес: «Спасибо». Он продолжал стоять без движения, меряя меня взглядом своих черных колючих глаз. Потом круто повернулся и вышел из дому, шагая важно, как индейский петух.
