— В конце концов и мы ведь можем идти любым курсом в пределах ста восьмидесяти градусов, — заметил Асбьёрн.
Что верно, то верно: мы вполне могли идти под углом 90° к ветру.
Внезапно мы заметили, что толчки и рывки участились. Нос ладьи окутался каскадом брызг. Скорость явно возросла. Мигом взобравшись на крышу рубки, мы отчаянно замахали руками, чтобы «Славск» сбавил ход. Это же безумие какое-то! Но на корабле то ли не видели, то ли не понимали наши сигналы. Пустая шлюпка между нами и кораблем прыгала еще почище «Тигриса» — ведь тросы дергали ее и вперед и назад.
Не успел я решить, что вернее: то ли обрубить буксир ножом, то ли попытаться вызвать «Славск» по радио, как трос от мощного рывка лопнул сам. «Тигрис» тотчас пошел медленнее, а «Славск» продолжал движение, увлекая за собой шлюпку.
Асбьёрн осмотрел нос снаружи и доложил, что дюймовый трос оборвался у самого корпуса ладьи. Но больше всего потрясло нас то, что он увидел огромную дыру в носовой скуле. Да мы и сами уже заметили проплывающие мимо куски камыша. Скрепляющая всю конструкцию веревка свободно болталась над зияющей полостью величиной с собачью конуру. Неприятное открытие! Мы подергали пальцами витки в носовой части палубы, проверяя, не ослабла ли вязка над поврежденным местом. Но веревка все так же плотно прилегала к камышу, словно приклеенная. На наше счастье, набухшие от воды бунты крепко-накрепко сжали веревку. Даже такая ямина в носовой скуле не грозила нам катастрофой. И все же надо было чем-то заделать брешь, пока не разрослась еще больше. А то ведь так и будут стебли отделяться один за другим, пока бунты совсем не развалятся.
«Славск» описал широкую дугу и вернулся к нам. Появился капитан Игорь с электромегафоном в руках и сообщил, что не может нас отпустить. Он уже связался со своим мореходством в Одессе и получил «добро». Больше того, он передал радиограмму в Москву, в Министерство морского флота, и министр Гуженко лично разрешил «Славску» отбуксировать камышовое судно «Тигрис» в безопасную зону.
«Безопасная зона», по словам капитана Игоря, начиналась где-то у самого Бахрейна. И его ребята стали забрасывать нам новый буксир сверху, с палубы корабля. Но, сколько ни бросали, трос с привязанным к нему спасательным кругом засасывало под корму могучими винтами. Засасывало и нас. А останавливать винты нельзя: железный великан стал бы таким же неуправляемым, как мы без паруса. Даже при работающей машине «Славск» мотало из стороны в сторону, и его высоченный борт нависал над пляшущей на волнах ладьей. Пытаясь выудить буксир из водоворота, мы каждый раз рисковали, что корабль прихлопнет нашу мачту и торчащие вверх нос и корму.
Два часа трудились мы без толку, наконец нам удалось забросить линь на палубу «Славска» и подтянуть привязанный к нему трос. Капитан Игорь объяснил, что механик, к сожалению, вынужден был прибавить обороты, потому что, идя при такой волне самым малым ходом, можно повредить гребной вал. Тем не менее они будут держаться в пределах двух узлов. Мы условились, что поставим парус и пойдем своим ходом, как только подует нормальный ветер, позволяя нам взять курс на Бахрейн.
Команде «Тигриса» не терпелось посмотреть наше место относительно Файлаки и Бахрейна, и Норман развернул живописную карту, полученную нами от Национального географического общества. Карта была скорее историческая, озаглавленная «Библейские страны сегодня». Обозначен путь, которым следовал Авраам, выйдя из Ура; нанесены другие данные, почерпнутые из библейских текстов и археологических исследований. Красиво смотрелся голубой «Персидский залив» с желтыми островами. Норман указал наше примерное местонахождение. И прочитал вслух напечатанный рядом текст:
— «Древнейшие шумерские источники упоминают судостроителей и мореходов. Морские предприятия человека в Персидском заливе относятся к самым древним в мире».
Эти слова разожгли любопытство ребят. Что за источники? Я их читал? Читал. Не все, разумеется, но из переведенных на европейские языки, наверно, все, в которых говорится о мореходстве. Похоже, я недооценил интерес моих спутников к вопросам, лежащим в основе экспедиции. Теперь, когда «Славск» вел нас со скоростью свободного хода мимо судов и нефтяных вышек, выдался самый подходящий случай для спокойной беседы. Я нырнул в рубку и вынес оттуда полную сумку маленьких блокнотов, испещренных сведениями, которые я собирал в ходе собственных исследований. Описания музейных экспонатов и предметов, хранящихся в запасниках, выписки из научных трудов и периодики, в том числе сделанные в библиотеке Багдадского музея. Я листал блокноты, останавливаясь на строках, подчеркнутых красным.
Вот выписка из статьи «Купцы-мореплаватели Ура», опубликованной в научном журнале видным авторитетом по вопросам шумерской культуры А. Л. Оппенгеймом. По его мнению, наиболее интересная информация на некоторых плитках Ура «касается роли города Ур как «порта ввоза», через который во времена династии Ларсы в Двуречье поступала медь. Ее ввозили на судах из страны Тельмун (т. е. Дильмун), ныне — остров Бахрейн в Персидском заливе. Заведовала «Тельмунской торговлей» группа купцов-мореплавателей, называемая алик Тельмун. Они сотрудничали с дельцами Ура, получая от них предметы одежды, за которые на острове щедро платили медью. Поскольку Бахрейн вряд ли располагал какими-либо рудами, но говоря уже о топливе, необходимом для выплавки металла, перед нами ситуация, типичная для международной торговли на примитивном уровне: Тельмун играл роль «ярмарки», нейтральной территории, где представители разных областей, примыкающих к заливу, встречались, чтобы обменять пли продать продукты своей страны».
И дальше: «Поскольку Тельмун выступал только в роли торжища, представляются две возможности: приобретаемая здесь купцами из Ура слоновая кость поступала либо из Египта по каким-то неведомым коммерческим каналам, либо из Индии на парусных судах, пересекавших Индийский океан с муссоном. В пользу второго варианта говорят хорошо налаженные связи между Южной Месопотамией, особенно самим Уром, с одной стороны, и цивилизацией Индской долины — с другой. Найденные при раскопках Месопотамии индские печати... и специально обработанные сердоликовые бусины... убедительно свидетельствуют о наличии торговых сношений. К перечню свидетельств вполне можно добавить слоновую кость, поскольку месопотамские источники только упоминают ее, тогда как в Мохенджо-Даро найдены гребни из этого материала...»
Дешифровка записей на плитках позволила ученым, в том числе и Оппенгейму, нарисовать нам яркую картину жизни портовых городов Двуречья во времена шумеров. В хозяйстве древнего Ура судостроение, мореходство и морская торговля занимали второе место после земледелия. Они были великолепно организованы и служили базисом экономики Ура. Из этого порта товары перевозились дальше на север вверх по двум рекам, вплоть до нынешней Турции, Сирии и Ливана. Гавани и сеть транспортных каналов постоянно расчищались и содержались в надлежащем состоянии под наблюдением сановников, непосредственно подчиненных царю. Портовые власти взымали пошлину за ввоз; при капитанах были документы с печатью, содержащие сведения о судне и грузе. Оппенгейм цитирует документ, запечатленный клинописью на плитке из Ура, в котором говорится об ответственности капитана: «...он возвратит корабль и все его оборудование в полной сохранности владельцу в гавани Ура...»
[11]
