И вот позавчера установка уничтожила экспериментальную батарею, и эта неудача отбросила работы по новому оружию даже дальше, чем когда они были начаты, — замены Валлианатосу, который курировал все направления от теории до воплощения оружия в металле, не было.
После того как Лундквист узнал второй голос, он остановил запись, прошел в кабинет Макнамары и включил систему безопасности, аналога которой не имелось даже в кабинете президента Содружества.
Голос принадлежал Майку Макнамаре.
Лундквист прослушал запись раз, и другой, и третий и теперь сидел, тупо глядя на воспроизводящую аппаратуру, окруженный энергетическим полем подавления. Он не только не знал, что теперь делать, — даже никаких мыслей в голове у него не было. Была пустота. Космическая пустота.
Зато теперь он понял, почему Майк заранее позаботился о запасе кислорода, исправности переборок и о том, чтобы шаттлы, доставившие на станцию слежения гостей, не пострадали.
И почему Валлианатос перед демонстрацией оружия приказал всему персоналу покинуть «Монитор».
Лундквист взглянул на часы — была глубокая ночь. Поколебавшись, он набрал на коммуникаторе внешний номер. После нескольких фраз он понял, что не сможет получить совет или даже просто поставить в известность человека, который мог бы помочь, и прервал разговор.
Он отключил систему безопасности, вынул кристалл с записью и сжал его в кулаке так, что грани больно впились в ладонь. Он не мог принять решение сам, хотя Макнамара в свои нечастые отлучки именно ему передавал бразды правления корпорацией. Это не тот случай — сейчас все должен решить сам Джеф. Истрачены колоссальные средства, вся работа пошла псу под хвост, но главное — погибли люди. Не хотел бы он сейчас оказаться на месте Джефа.
Какой-то посторонний звук привлек его внимание, и Лундквист только сейчас понял, что это не звон в голове, а кто-то настойчиво пытается пробиться в кабинет Макнамары по коммуникатору.
Рука повисла над пультом — он никак не мог заставить себя нажать клавишу потому, что в три часа ночи искать его здесь мог только один человек.
— Да! — сказал он, уже зная, с кем будет говорить.
— Доброй ночи, Томас, — голос Майка Макнамары был дружелюбен и приветлив, — я могу зайти и поговорить с тобой?
Лундквист помолчал, соображая. Что ему может сказать Майк? Как-то обосновать свои действия? Попросить о молчании? К чему гадать…
— Я жду тебя, Майк.
Он поднялся, встал возле стола, обернувшись к двери, и положил на зеркальную столешницу кристалл. «Пусть послушает, а потом я послушаю, что он скажет», — подумал Лундквист.
Майк вошел упругим шагом человека, готового бодрствовать не только одну ночь, но и столько, сколько потребуется. Лундквист поймал себя, что смотрит на него не как на сына своего друга, а как… на кого? На врага? На дебильного мальчишку, не ведающего, что сотворил? Или как на больного, нуждающегося в срочном лечении?
— Привет, Томас, — сказал Майк, — ты не будешь против, если я промочу горло? — Он широко улыбнулся и, подойдя к бару, смешал себе фруктовый коктейль, после чего вновь подошел к столу и по-хозяйски устроился в кресле Макнамары-старшего.
На лице его еще не совсем зажили царапины — ему тоже досталось от осколков стекла в момент катастрофы.
— Здравствуй, Майк, — с задержкой ответил Лундквист, пристально его разглядывая, — у меня тут одна запись. Мне бы хотелось, чтобы ты ее прослушал.
— Можно и прослушать. — Майк отхлебнул из бокала и внезапно подался вперед. — Только я сомневаюсь, что в этом есть необходимость.
— Не понял, — протянул Лундквист.
— Ты, вероятно, думаешь, что запись прислал тебе Валлианатос, чтобы оправдать свой поступок, так?
— Ну… как один из вариантов.
— А среди них есть такой: запись послал я, Майкл Макнамара?
Лундквист нащупал за спиной кресло и тяжело осел в него.
— Зачем?
— Что «зачем»? — немного насмешливо, но благожелательно спросил Майк. — Зачем послал запись или зачем принудил Валлианатоса взорвать «Монитор»?
Лундквист молча смотрел на него, находя новые черты в лице Майка, которое менялось с возрастом на его глазах. Нет, раньше в нем не было подобной уверенности, жесткости и сознания собственной правоты. Между бровями залегла складка, подбородок будто стал более тяжелым, выдавая силу воли и упрямство Макнамары-младшего. Да и глаза похолодели, словно стали осколками того самого стекла, которое в нескольких местах пробороздило Майку лицо.
— Как ты заставил Валлианатоса взорвать «Монитор»?
— Правильный вопрос, — кивнул Майк, — ты ведь понял, что на кристалле только часть нашей с ним беседы, да? Ответ очень прост: ты помнишь, как пятнадцать лет назад на ходовых испытаниях взорвался «Гиперион»? Я-то этого не помню — мал был, но ты не должен забыть. Это ведь был один из немногих проколов отца.
— Это была диверсия, — глухо сказал Лундквист.
— Верно. И те, кто ее подготовил, понесли заслуженное наказание. Но все ли попали под раздачу, а, Томас?
— Ты хочешь сказать, что Ставрос Валлианатос был одним из них и пятнадцать лет ждал подходящего случая, чтобы…
— Ну что ты, Том, — Майк даже руками замахал, — не делай из Валлианатоса этакого глубоко законспирированного шпиона. Он был обычным человеком, умным, талантливым, но с гипертрофированным чувством вины. Знаешь, в чем его вина? Он был членом боевой организации «Дайте миру шанс». Это он устроил на верфи и в конструкторские бюро своих фанатично настроенных товарищей. При нашем последнем разговоре он сказал, будто не ожидал того, что они сделают, но ведь это не умаляет его вины. Результат — эсминец «Гиперион» был уничтожен вместе с командой, а организацию «Дайте миру шанс» объявили вне закона. Четверых непосредственных участников посадили на электрический стул, а семнадцать человек закончили свои дни на рудниках Мнемозины. По сути, в живых остался только он. Заставить Валлианатоса взорвать «Монитор» было просто — при его-то совестливости и сознании, что он живет только за счет товарищей, которые отдали жизни в борьбе, но ни разу не упомянули его имени. — Майк допил сок и аккуратно поставил бокал на стол. — Он приказал всему персоналу покинуть батарею и перенацелил оружие на реакторный отсек «Монитора». Что тебя еще интересует, Томас?
— Зачем ты прислал мне запись? — Лундквист еще не решил, что лучше — вызвать охрану или самому вправить мозги этому сопляку и только потом сдать его властям, и поэтому решил получить как можно больше информации. Ему не верилось, что Майк придумал все это сам, но кто им управлял, ради чего он пошел на такой шаг, однозначно меняющий жизнь и ставящий его вне закона, — вот, что надо было выяснить.
— Чтобы ты подумал: а для чего я все затеял? Однако похоже, я переоценил тебя — ты ведь еще ничего не понял и ничего не решил. Раньше мозги у тебя работали быстрее. Ведь половиной своего успеха отец обязан тебе — я-то знаю.
