Эйдесен устроился на белом диване и вытянул загорелые, мускулистые ноги. Он испуганно косился на Гунарстранну; инспектор стоял, задумавшись и прикусив нижнюю губу.
Фрёлик полистал блокнот на коленях, затем поднял глаза на хозяина, севшего напротив.
– Речь пойдет о Катрине Браттеруд, – сказал он.
Эйдесен кивнул.
– Вы поцарапались? Несчастный случай? – осведомился Фрёлик как бы между прочим.
Эйдесен покачал головой:
– Я упал на лицо.
– Упали на лицо?
Эйдесен занервничал.
– Не могу усидеть на месте. Все время думаю о ней. Хуже всего по ночам, поэтому я бегаю. – На его лице появилась усталая виноватая улыбка. – Я бегал и вчера ночью, и вот… – губы еще растянулись, улыбка превратилась в язвительную усмешку, – споткнулся о кустик и грохнулся…
Фрёлик медленно кивнул:
– Священник уже связывался с вами?
Посерьезневший Эйдесен покачал головой:
– Я только вчера узнал.
– О чем узнали?
– Что девушка, о которой писали в газетах, – Катрине.
– От кого вы все узнали?
– Мне сообщила сотрудница «Винтерхагена» по имени Сигри.
Фрёлик глянул в записи:
– Сигри Хёугом?
Эйдесен кивнул:
– Я туда позвонил…
– Что сказала Сигри Хёугом?
– Я позвонил, и она сказала, что Катрине убили. Что это Катрине нашли мертвой в Вервенбукте… – Эйдесен неуверенно кашлянул и покачал головой.
«Главное – не терять терпения, – подумал Фрёлик. Нужно подождать…» Он не понимал, почему молчит Гунарстранна, но у босса наверняка есть план.
– Давно вы знакомы?
– Что?
Фрёлик повторил вопрос.
– Несколько месяцев. Но я еще раньше знал, кто она такая. Мы с ней познакомились на курсах… испанского.
– Вы говорите по-испански?
– Да… – Помолчав, Эйдесен пояснил: – Моя мать испанка. Я преподаю испанский по вечерам. Курсы для взрослых при народном университете.
– И Катрине там занималась?
– Да.
Фрёлик молча смотрел на Эйдесена. Тот снова кашлянул.
– Я пригласил ее на свидание, – начал он и откашлялся. – В третий вечер мы пошли в испанский ресторан на Пилестраде. Но я не помню…
– А помните, что на ней было надето на вечеринке в субботу? – перебил его Фрёлик. – Постарайтесь все описать как можно точнее.
– На ней была черная блузка на пуговицах и… с такими прозрачными рукавами, – начал Эйдесен, подумав. – И юбка… серая юбка, темно-серая, легкая, летняя, не мини, ниже колен. Насчет туфель не уверен… По-моему, они были черные или серые, на высоком каблуке.
– А нижнее белье? – спросил Фрёлик.
Эйдесен ссутулился.
– Понятия не имею. Она одевалась в ванной, после того как приняла душ. Мы были у нее… а потом поехали в гости на такси.
– Какое нижнее белье она носила?
Эйдесен снова пожал плечами:
– Обычное… трусики и лифчики, если так можно выразиться.
– Какого цвета?
– Повторяю, что было на ней в тот день – не знаю. Но наверное, что-нибудь темное, ведь на ней была черная блузка. В таких вещах она была педантична… Я хочу сказать, терпеть не могла вульгарности.
– Что-нибудь еще? – спросил Гунарстранна. Его губы дрожали. И в глазах появилось выжидательное выражение – как всегда, когда он готовился к прыжку.
– Сумочка, небольшая сумочка на ремне… – Эйдесен перевел взгляд на Гунарстранну.
Тот снял плащ, подошел к свободному креслу, поставил его напротив Эйдесена и сел. Затем он положил голову на руки и тихо сказал:
– Я всегда открываю свои карты и никогда не лгу.
– М-м-м… да?
– Но я настоящая сволочь, Эйдесен, настоящая сволочь! Понимаете?
Озадаченный Эйдесен покачал головой.
– При нашей профессии иначе нельзя, – продолжал Гунарстранна. – Иногда очень выгодно быть сволочью. К примеру. Вот, скажем, мне известно, какое-то время вы были бойфрендом Катрине. Сейчас я этого не принимаю во внимание. Самое главное – узнать, кто ее убил. Судя по тому, что нам известно, ее могли убить вы. Пока что никто не знает, кто ее убил… Никто, кроме убийцы.
Эйдесен снова кивнул. Ему явно стало не по себе.
– Вы убили Катрине Браттеруд?
– Нет. – Эйдесен заморгал глазами.
– По мнению патологоанатомов, ее смерть была тяжелой… ужасной, – продолжал Гунарстранна.
Эйдесен вскинул голову.
– Мы не знаем, почему убийца сделал то, что сделал. Однако, судя по всем признакам, она умирала очень долго. Очень долго!
Эйдесен дышал ртом. В квартире было тихо; слышалось только шумное дыхание Эйдесена.
В конце концов молчание снова нарушил Гунарстранна:
– Когда я говорю «очень долго», это значит, что у убийцы имелись и время, и возможность, чтобы остановиться и сохранить ей жизнь. Можно спросить: да какое это имеет значение, раз она все равно умерла? Так вот, время, которое прошло до ее смерти, указывает на две очень важные улики. Во-первых, можно говорить о злонамеренности. – В наступившем молчании он посмотрел на Эйдесена в упор.
– И что? – спросил Эйдесен, вскинув голову.
– Если один человек намерен любой ценой устранить угрозу, которую представляет для него другой, поводов может быть два. Два повода, которые кажутся возможными. Возможно, убийца пытался защитить собственную жизнь. Но я не верю, что в нашем случае он защищался… Процесс удушения занял несколько минут. Все указывает на то, что жертва сопротивлялась. Вырывалась, отбивалась руками и ногами. А убийца ждал, когда она умрет. Если он не защищался, скорее всего, его ослепляла ярость… или, наоборот, он убивал ее совершенно хладнокровно.
Из кухни послышался рокот холодильника. Кроме того, в тишине Фрёлик услышал тиканье часов. Небольшие настольные часы стояли на новеньком черном телевизоре «Филипс».
Эйдесен нервно провел ладонью по исцарапанному лицу и промямлил:
– Да уж… она наверняка сопротивлялась.
– Вы с Катрине часто ссорились? – спросил инспектор, посмотрев на Эйдесена в упор.
Эйдесен покачал головой.
– Пожалуйста, озвучьте ваш ответ.
– А?
– Отвечайте словами, а не жестами. Франк Фрёлик запишет ваши ответы.
– Нет, особенно часто мы не ссорились.
– В субботу, седьмого июня, вы оба поехали на прием, устроенный Аннабет Ос. Это так?
